не выйдет.
— Какой срок?
— Ну… — замялась Ксения. — Ты ж понимаешь… Пока не смогли бы тебя юридически мертвой признать.
Ольга нервно закурила и нехорошо усмехнулась:
— Ловко у тебя все вышло, мать! Еще, как говорится, башмаков не сносила, а уже подсуетиться успела. Быстренько все обстряпала.
— Да просто так получилось, — растерялась Ксения. — Так совпало. Я ж не специально…
— Так вот, запомни, — жестко сказала Ольга. — Корешок мой Корешком останется. И чтоб я больше никогда не слышала об этой твоей дури. Антон Першин! Выдумает же! Как язык повернулся только? Буду я или не будет меня, не смей ему фамилию менять, слышишь?!
Голос ее сорвался на тоненький-тоненький, жалобный взвизг.
— Ой, да прекрати ты, Оля! — сморщилась Ксения. — Не стану я ничего с Антоном делать, раз ты не хочешь. Только не надо опять ругаться, а? У меня знаешь, как сердце кровью обливалось, когда вспоминала, как мы с тобой в последний раз распрощались…
— Ладно, не буду, — буркнула Ольга и отвернулась.
Ксения поднялась, взяла сумку.
— Ты когда в рейс?
— Еще не знаю.
— Ну, пока, что ли?
Ксения неловко шагнула вперед и обняла Ольгу.
Та тоже прильнула к ней на секунду и неловко отстранилась.
— Отвыкла я от нежностей, мать. Пока… Возвращайся…
Ксения остановилась в дверях, помедлила и сказала:
— Я вот что еще подумала… Я ведь знаю, ты на квартиру копишь, хочешь с Антошей от меня сбежать, как от бешеной собаки.
— Мам…
— Да не спорь, я знаю! — остановила ее Ксения. — Хочешь. Ну и что, много тебе еще осталось?
— Немного, — Ольга отвела глаза.
Не хотелось говорить матери, что все накопленное осело в чужом кармане. Узнает, что Ольга пустая, опять начнет изгаляться, права свои качать…
Ксения тяжело вздохнула:
— А может, передумаешь, а, Оль? Ты подумай, как я тут одна? С кем поговорить? О ком мне заботиться?
— Ой, мать, — покачала головой Ольга. — Это ты сейчас такая добренькая. А через годик опять начнешь гнать да попрекать… Разве ж это в первый раз? Ты вспомни, сколько ты мне говорила, писала: приезжай, доченька, живи… И что? На горе мочало — начинай сначала?
— Нет, что ты! — воскликнула Ксения. — На этот раз честно. Вот те крест! — И она размашисто перекрестилась.
Ольга отвернулась и буркнула в сторону:
— Да ты и покрестишься, недорого возьмешь. Плавали — знаем…
— Ох и дура ты, Ольга, — в сердцах сказала на прощание Ксения. — Много ты знаешь! Вот состаришься так же, хлебнешь, как я, не приведи господь.
— Не хлебну! — процедила Ольга.
— Ну и ладно, — покладисто согласилась Ксения. — Время все по своим местам расставит… А ты все же подумай над тем, что я сказала… Может, не будете с Антошей съезжать?
— Подумаю, — пообещала Ольга.
Она уже злилась на себя за недавнюю слабость Размякла, разнюнилась, а Ксения опять все по-своему повернуть хочет. Но ведь стоит Ольге согласиться остаться, как Ксения тут же воспрянет, опять начнет поучать, опять станет носом тыкать, попрекать тем, что они приживалы в чужой квартире…
Вот и как тут поступить? И что придумать, уму непостижимо…
А может, она правду говорила, что не станет больше мотать нервы? Может, сумеют они жить нормальной дружной семьей, как все люди? И будут просто счастливы, обычным обыденным счастьем, когда радуешься уже тому, что все дома, все живы и здоровы?
Проводив мать, Ольга заперла дверь, достала лист бумаги, ручку, и села к столу. Первую фразу она вывела легко, она давно была заготовлена.
«Довожу до вашего сведения, что я, Коренева Ольга Павловна, получила на станции Тоннельная и привезла в вагоне своего поезда в Москву приблизительно десять мешков белого порошка, предположительно гексогена. Я полностью сознаю свою вину и хочу в меру сил помочь следствию».
Она написала о погибших Никите и Лидке, связав их смерти с опасным грузом, и об отцепленных цистернах, указав число и время. Пусть сами разберутся, какой там был состав. В общем, флаг им в руки.
Ольга сложила свое послание, запечатала в конверт, подумала и написала сверху: «Москва. ФСБ. В отдел по борьбе с терроризмом».
Вот так, Лидка. Вот так, Никита. Пусть те, кому положено, получат по заслугам.
Она пошла к главпочтамту и опустила письмо в ящик для срочной корреспонденции.
Ольга не знала, что через несколько часов ее письмо будет вынуто из ящика и отправлено вовсе не по написанному на конверте адресу.
По распоряжению местных властей все письма с адресами правительственных учреждений, а тем более отправляемые в Москву, первым делом оказывались на столе у начальника почты, а уж он, прочтя корреспонденцию, сортировал, кому отдать выуженное послание.
Чаще всего письма отправлялись в помойку, потому что писались парой местных сумасшедших, которые сигнализировали лично президенту о том, что их обвесили в магазине или что их дворник запил и неделю не метет вверенный ему участок.
Но иногда письмо оказывалось действительно реальным сигналом, и тогда его передавали начальнику милиции, а уж он сам вызывал к себе недовольных потолковать. Дескать, зачем ждать милостей из столицы, когда мы в силах все оперативно решить самостоятельно.
Так и Ольгино письмо после прочтения начальником почты было передано ему. Оно лежало на столе, куда его положила вместе с остальной почтой секретарша, пока начальник милиции ездил обедать домой. А потом исчезло.
Глава 16
Раньше Ольга не слишком злоупотребляла мытьем в душе. Когда ездишь с оборота, трудно ежедневно принимать водные процедуры, разве что забежишь домой раз в три-четыре дня, обмоешься наскоро и опять в дорогу.
А теперь, после больницы, после трудной дороги домой, она готова была каждую свободную минуту проводить под струей теплой воды. Ольга зажигала газовый титан, разогревала воду и становилась под душ, закрыв глаза и подняв лицо. Равномерный шум воды успокаивал, уносил прочь тревожные мысли, а тело наслаждалось нагой свободой и чистотой, ароматом мыла и шампуня. С него словно сползала слой за слоем старая, больная кожа, которую она как будто пыталась сбросить, сменить на новую.
Вода утекает, как время… Нельзя дважды войти в одну и ту же воду. И Ольге очень хотелось, чтобы вода смыла все плохое, страшное, болезненное и забрала, унесла с собой безвозвратно.
Перед глазами стояли страшные развалины московских домов, дымящиеся руины, почерневшие от горя люди… Искупила она уже эту вину или ей еще платить и платить по предъявляемым счетам? А то, что все случившееся является возмездием судьбы за казавшийся таким безобидным сероватый порошок, Ольга уже не сомневалась.
Никита уже расплатился с неведомым кредитором, и
