и оленей. Впрочем, каждый их новый удар становился всё слабее и слабее…
Кадр начал затухать, словно вот-вот на чёрном поле появятся титры: «Конец», но тут…
Не совсем тут, но поблизости
– Что это?! – казалось, глаза Крыса сейчас выдавят стекла очков, так они расширились от страха и удивления, когда Горлум сковырнул хромированные замки чемодана.
– Это такое… – Горлум почесал под медной каской красным пожарным топориком. – Это такой… – Он не находил слов от нервного восторга. – Такой хабар, которого никто и никогда!.. Которого нам на всю жизнь!.. За который нас с тобой убьют, – наконец нашёл он самое реалистическое определение.
– То есть? – не удовлетворился им Крыс, хоть и проникся.
– Это наша месть за «Янтарную комнату»… – по-прежнему не совсем понятно, но страстно, принялся пояснять Женя Горлов, Горлум. – «Золото Трои». Они у нас в 41-м «Янтарную комнату» из Царского Села спёрли и, типа, не помнят, где закопали. А мы у них в 45-м «Золото Трои» из Пергамон-музея и тоже, типа, не помним, куда сунули.
– «Золото Трои»? – всё ещё не совсем понял Крыс своё внезапное несчастье.
– Ну, ты совсем тёмный, – с нетерпеливым раздражением отмахнулся от него Горлум, трогая дрожащими пальцами ушастую золотую маску. – Не знаешь, что ли? – И, повернувшись к монитору, быстро и безошибочно вызвал нужную справку в Яндексе: «В 1873 году немецкий археолог-любитель Генрих Шлиман, всю жизнь искавший доказательства существования Трои, на древней анатолийской земле нашел так называемый “клад Приама” – легендарного царя Трои. Это были 2 золотые диадемы, 4066 золотых пластинок сердцевидной формы, 24 золотых ожерелья, серьги и прочее, всего – 700 изделий из чистого золота, не считая всевозможной утвари из серебра, горного хрусталя и драгоценных камней. Находки Шлимана стали сенсацией XIX и XX столетий!» – И продолжил уже своими словами, с праздничным вдохновением пономаря:
– Троянскую коллекцию он подарил берлинскому Пергамон-музею. После окончания Второй мировой войны она бесследно исчезла. Однако существуют сведения, что золото Трои было вывезено в СССР в начале 1946 года. Руководил операцией директор Государственной Третьяковской галереи. Вот некоторые фрагменты из его доклада руководству… – обернулся Горлум обратно к ноутбуку:
«Я обратился непосредственно к маршалу с докладной запиской, в которой указывал на необходимость вывоза в СССР ряда уникальных музейных коллекций из Фридрих-Кайзер музея, Немецкого музея, Пергамон-музея (Берлин). Через несколько дней он вернул мне записку с резолюцией…»
Горлум запнулся, не успев дочитать.
Раздался громовой стук в двери. Погас свет. По монитору компьютера прошла рябь, затем на нём расплылся гигантский человеческий нос с аккуратно подстриженными волосками в ноздрях. Нос принюхался, потом сменился внимательными глазами, застеклёнными чёрными очками…
– Они тут! – по-поросячьи тонко взвизгнул Крыс.
– На пожарную лестницу! – не теряя присутствия духа, распорядился Горлум и, вскочив с табуретки, хладнокровно влепился в шкаф. Впрочем, уже через секунду он опомнился и, подхватив бесценный чемодан в охапку, выскочил в окно, заклеенное на зиму. Крыс – за ним. И ребята скрылись в сумерках московских подворотен…
– Господи, что это? – отпрянула от капитана Аннушка, случайно открыв глаза и увидев нечто за спиной Точилина.
Какое-то механическое чудище надвигалось на них по тротуару вдоль дома Шатурова. Что-то одновременно похожее и на мелкокалиберного трансформера из высокотехнологического фэнтези-фильма, и на экспонат музея промышленной техники. Нечто с блестящими шарами, вращавшимися между внутренним и внешними ободьями колеса, но на тонких девических ножках и с блондинистой головкой на месте предполагаемой оси.
– Шарикоподшипник, – едва обернувшись, с ходу догадался Арсений.
Вернее, не слишком ритмично выстукивая по тротуарной плитке каблучками сапожек и нездорово раскачиваясь в громадной пластиковой модели шарикоподшипника, брела та самая блондиночка, «ведущая модель рекламного агентства», которую не так давно и на этом же месте уже спасал Арсений от столпотворения во время взрыва в доме Шатурова. А потом, неподалеку, в заброшенной котельной, от случайного расстрела. То самое несостоявшееся «лицо сантехники Босх», ставшее теперь, надо полагать, «лицом техники». Просто техники, если не упирать на машиностроение.
И в этот раз снова Арсений едва успел подхватить её, когда, попытавшись обойти их с Аннушкой, «ведущая модель рекламного агентства» закономерно потеряла равновесие и едва не влепилась в гранитный цоколь дома.
– Компания «SKF» была основана в Швеции в 1907 году после изобретения инженером Винквистом двухрядного шарикоподшипника… – сомнамбулически забормотала девица. – Спасибо, ни хрена не вижу в этом унитазе…
Должно быть, её уже порядочно тошнило от вращавшихся перед глазами шаров и букв, но спасала выработанная в модельном бизнесе лучезарная индифферентность и стойкость. Так что, даже сведя зрачки к переносице, блондинка ослепительно улыбнулась и продекламировала:
– Сегодня «SKF» – это 150 торговых компаний, расположенных по всему миру…
Она запнулась, видимо, разглядев среди блуждающих блестящих шаров капитана Точилина. Узнала и смущённо нахмурилась.
– Подруга попросила помочь, пока бабушка в аптеку сбегает для детей инвалидов детства, – раздражённо выдала она одновременно все версии, видимо, придуманные на случай встречи со знакомыми.
Как будто Арсению было не всё равно: «Как низко можно пасть с подиума?!»
– Да, ладно, я тоже в детстве хотел быть космонавтом, – утешительно похлопал капитан по ободку подшипника. – Однако, выдержка у вас, мадемуазель…
– Пошёл ты… – И продолжила заученное: – С 1911 года акции компании начали продаваться и в России, где был построен первый шарикоподшипниковый… – И побрела дальше вдоль Кривоконюшенного переулка.
– Откуда ты её знаешь? – с ноткой ревнивого раздражения спросила Аннушка, когда, машинально сунув ей рекламный проспект, «модель подшипника» или, вернее, «модель в подшипнике», заковыляла дальше, не самым людным московским переулком. И уж явно не по тому маршруту, который ей прокладывали в рекламном бюро.
– Что там?.. – Арсений потянул к себе проспект, интригуя и нарочно оставив вопрос Аннушки без ответа.
Но Аннушка проспектик не отдала. Наоборот даже. Разглядев наконец проспект с разъярённым шведским львом, на которого ярмом был напялен злосчастный подшипник, Аннушка вдруг округлила глаза, зарделась и стала рвать узел шапки под горлом, словно ей нечем стало дышать.
– Да не знаю я её… – опешил Арсений, не ожидавшей такой испанской страсти: «Какие мы ревнивые, оказывается? Прям, Кармен…»
– Кого? – рассеянно переспросила Аннушка и отмахнулась: – Погоди! – И принялась рыться в своей сумочке-рюкзачке так, будто там прятался спасительный ингалятор, а у неё случилось катастрофическое удушье. – Прочитай параграф два!.. – посоветовала она сквозь зубы, продолжая ворошить потайные лабиринты сумки, – Вот! – торжествующе вскрикнула через минуту, подавая ему небольшую стопку бумаг. – Привилегированные акции!
Она теперь и сама не знала толком, зачем потянула из антикварного саквояжа Шатурова (можно сказать, вырвала из цепких рук скелета) стопку плотных бумаг, совершенно невзрачных, если рассматривать их только в качестве раритетов печатного дела. И Арсений ещё не оценил ни её интуицию, ни практическую хватку. Не понял сразу, на что сгодятся эти пожелтевшие бумаги с точно таким
