Он ждал меня в холле за столиком и пил кофе. На его левой скуле красовался кровоподтек, как от удара.
– Что случилось? – спросила я.
– Да так, сцепился с одним парнем.
– И когда ты только успел? Опять вчера напился в баре? – покачала я головой. Я старалась говорить буднично, прогоняя воспоминание о его губах и своей совершенно недостойной реакции на них, – как будто ничего и не было.
– Дурное дело нехитрое.
– Чем займемся? Хочешь, пойдем в галерею, или в Исторический музей, или…
– Нет, – он покачал головой. – Своди меня лучше в свое любимое место. Хочу запомнить ту Москву, которая нравится тебе. А достопримечательности оставим на следующий раз.
Его просьба удивила меня, но я согласилась, и мы поехали в Измайловский парк. В студенческие годы мы часто тут гуляли компаниями, да и в детстве с родителями приезжали. Мне всегда нравилось это место. Я любила кататься по дорожкам парка на велосипеде, а потом есть сладкую вату. Аттракционы привлекали меня мало – в детстве я была слишком пуглива, чтобы ими наслаждаться, а сейчас у меня хватало способов пощекотать нервы и без «американских горок» – ведь они были прямо здесь, рядом со мной. Зато мне нравился «Теремок» – как я называла Измайловский кремль, когда была маленькой. Красивый, как будто сошедший со страниц народных сказок. Но сегодня у меня была определенная цель.
– Колесо обозрения? Серьезно? – Тони задрал голову, рассматривая огромное сооружение.
– Очень серьезно, – кивнула я. – Одно из старейших колес в Москве. Такого вида больше нигде нет.
– Ты, наверно, шутишь.
– А вот и нет, – ответила я и направилась к кассе.
Я знала, что он боится высоты, и прекрасно помнила тот день, когда мы катались на колесе обозрения в Санта-Монике, тогда мне казалось это таким романтичным жестом – впрочем, так оно и было. Когда Тони попросил показать значимое для меня место в Москве, я сразу подумала о колесе, потому что любила весь город, особенно смотреть на него с высоты. Мне нравилось то, какой он необъятный, многоэтажный и зеленый. Я любила смотреть вдаль, зная, что не увижу даже края Москвы, и то, насколько она большая – как целое государство, – внушало мне трепет. Не скрою, я хотела заодно и немного помучить того, кто доставлял мне так много неприятностей.
Мы забрались в кабинку и оказались одни на узкой скамейке. Я только сейчас поняла, что очутилась запертой наедине с Тони, и сбежать не смогу, пока мы не сделаем круг. Мне вдруг стало трудно дышать.
Мы поднимались все выше, и перед нами открывался шикарный вид. Я смотрела, но не видела. Память снова и снова прокручивала в голове вчерашнюю сцену. Слова, которые сказал мне Тони… Теперь я знала, почему они казались мне такими знакомыми. «Джулс, я влюбился в тебя в первую же встречу, но гордость, страх и глупость не дали мне признать этого, пока не стало слишком поздно… я не хочу тебя терять». Да, забыть я была не в силах. Та сцена была пересмотрена мной в свое время сотни раз. Я вспомнила рисунок, который сама рисовала по ее мотивам. Вот почему и лицо Тони в тот момент, и его слова я запомнила до мельчайших деталей. Меня не покидало ощущение дежавю, и теперь я знала правду. Я открыла было рот, чтобы поговорить с ним на эту тему и раз и навсегда расставить все точки, где положено, но он опередил меня.
– Улиана, – тихо позвал меня Тони, и я внутренне затрепетала – он слишком редко называл меня русским именем. – Я должен извиниться. За вчерашнее.
Он дотронулся до синяка на скуле, как будто это сделала я. Рефлекторно я хотела сказать что-то вроде «Все в порядке, не бери в голову», – но я слишком часто говорила ему это. К тому же ничего не было в порядке. Он вторгся в мою жизнь, когда мы уже разошлись и поставили точку в наших отношениях.
– Да, должен. Я вообще не понимаю, чем ты думал, когда говорил эти слова? Ты знаешь, что опоздал? Знаешь, что опоздал на несколько лет?
– Знаю, но…
– Нет, сегодня буду говорить я. – Я вдруг почувствовала в себе невероятную силу. Мы находились на высоте скольких-то там метров, и у Тони не было иного выбора, кроме как слушать меня. – Я ждала этих слов. Уезжая из Лос-Анджелеса, я хранила надежду, что ты одумаешься, поймешь, что чувствуешь на самом деле. Но вместо того, что ты сказал вчера, ты начал осыпать меня оскорблениями. Ты снова позволил своей дурной стороне взять верх. Конечно, я вычеркнула тебя из своей жизни. Я решила, что это точно конец. И была права. Конец отношений с тобой означал для меня начало новой жизни. Я стала сильнее и увереннее в себе, я нашла человека, который принимал меня с самого начала. Я счастлива с ним и собираюсь выйти за него замуж. К своему стыду, я ответила на твой поцелуй, но это был отголосок прошлого, почти рефлекс. Я обожала тебя слишком долго. Это ровным счетом ничего не значит. Ты причинил мне много боли, Тони…
– Прости, – ответил он просто. – Я не должен был… сам не знаю, чем я думал.
– Ты заставил меня чувствовать себя гадкой и испорченной, заставил меня усомниться в моих настоящих чувствах. Как смеешь ты заявляться сюда и мучить меня? Кто дал тебе это право?
– Мне жаль, Джулс, правда.
Он смотрел на меня так искренне и честно, что я поверила ему. Мне хотелось спросить, правда ли он имел в виду те слова, что сказал, даже несмотря на то что они были всего лишь частью сценария к сериалу, но я решила, что должна просто выкинуть их из головы. Они просто не могут быть правдой. Даже если бы Тони и был влюблен в меня, это больше ничего не значит. Я должна поставить точку в нашей с ним истории, как мне посоветовала Настя, как говорил Марк. И Саша совсем не заслуживает моих сомнений. Да я и не сомневалась ни минуты.
Наша кабинка добралась до пика и начала спускаться вниз, а я собиралась с силами, чтобы сказать то, что должна.
– Тут и правда очень красиво, Джулс. Я запомню Москву такой. Зеленой, величественной. Она совершенно не похожа на Лос-Анджелес. Другой мир. Таинственный и непонятный для меня. Прямо как твоя душа, русская девчонка.
Мы помолчали, и почти у самой земли я спросила:
– Те слова, что ты сказал мне вчера… Ты правда имел это в виду?
– Да.
Я
