как один — герои…
— … даже если вовсе не воевали.
Я в первых рядах, в самом начале площади Клебера, и чёрт подери, ни разу не пожалел! Организация и собственно зрелище… на троечку, честно говоря, да и то с натягом, но только если абстрагироваться от ситуации в целом.
Но это, чёрт подери, не пафосный и отрепетированный парад на Красной Площади! Здесь идут настоящие победители. Не всегда в ногу, часты досадные заминки… но это настоящий парад победителей!
Хотя отношение окружающих к участникам парада ох какое разное! Слёзы радости на лицах и тут же — едкие, ироничные усмешки и ещё более едкие — комментарии.
— … эти бравые парни покрыли себя неувядающей славой, — надрывается в служебном восторге комментатор, — став примером будущим поколениям…
— … будущим поколениям мародёров и насильников, — громко, не скрываясь, произносит мой сосед, — салютуя неведомо кому серебряной фляжкой, — гореть вам в аду, твари!
— Что?! — заметив мой интерес, с вызовом произносит он, — Не нравится?
Скандал здесь и сейчас мне не нужен, тем более такого рода, так что отмалчиваюсь. Хотя, чёрт подери, до чего ж любопытно! Союзники, они всякие… Да и собственно французские войска не без греха. Взять хотя бы зуавов, вот уже где отморозки! Вояки, говорят, отменные… но по мародёрке и изнасилованиям казакам фору дадут! Притом свои ли, чужие…
А Иностранный Легион? После пятнадцати лет службы легионера нужно не на пенсию с почётом провожать, а расстреливать за военные преступления, и он, наверное, даже не будет спрашивать, за что…
Да-алеко пока до стандартов НАТО двадцать первого века, ох как далеко… Во всех смыслах.
А вокруг лица, лица, лица… и до чего разные! Одни — машут флажками, восторженными воплями приветствуя проходящие войска, другие — кривятся в усмешках и салютуют флягами.
Это праздник, безусловно праздник! Для всех французов! Но отчасти — за счёт Эльзаса и эльзасцев. Отсюда и двойственность, привкус хинина на губах, горькие усмешки на лицах.
— Вив ля Франс!
Едут по площади Клебера грузовики с солдатами в кузовах, буксируя за собой артиллерийские орудия. Выбирая моменты, щёлкаю затвором фотоаппарата, а моментов, чёрт подери, предостаточно!
Выехали броневики, поводя по сторонам с куцыми дулами пушчонок. Броня — пуля винтовочная с сотни метров прибивает, если не в лоб. Но — броневики. Сила! Мощь! Ура!
Загрохотали танки — тяжёлые, несуразные монстры с несколькими башнями, с ощетинившимися во все стороны стволами пушек и пулемётов. Медленные… но других нет, а пока и эти — сила!
Аэропланы в небе ромбом, аэропланы с плакатами. Вив ля Франс! Ну да, а что же ещё…
Всё это до невероятия напоминает многажды виденные кинохроники советских парадов двадцатых и тридцатых годов. Не хватает, наверное, только Мавзолея, да усатого Отца Народов на нём, с соратниками в фуражках.
Ну бред, бред же… Время сейчас такое, и логика — такая. Одинаковая. Антураж и идеология — да, разные, а логика и эстетика схожи порой до боли.
На трибуне не Сталин, а Пуанкаре и Клемансо — торжествующие. Это, чёрт подери, их праздник! Вот они — победители, чеканным шагом входят в учебники истории, бронзовея на ходу.
Это Пуанкаре-Война поднял на дыбы всю Европу ради возвращения Франции исконных, несправедливо отторгнутых территорий Эльзаса и Лотарингии! Они — вошли в историю как победители, как собиратели земель!
Рядом с ними — представители союзных держав, среди которых — не вижу, но знаю, есть и Керенский — как бы законный правитель России.
— На площадь выходит сводный полк Русского Легиона Чести! — с необыкновенным пафосом вещает диктор. Теперь уже на моё лицо вползает кривая усмешка, и чем больше он говорит о Долге, Чести и Славе…
… тем горше мне становится. Потому что речь, как и положение России на международной арене — с подвохом. Вроде как и союзники… но очень уж всё на грани.
Когда на параде рассказываю о смытом кровью позоре…
… это лучше тысячи слов говорит об отношении союзников к России.
Не знаю, как насчёт нюансов, но ясно одно — России не достанется доля от Германского пирога! Это как минимум… Я бы, пожалуй, поставил на то, что под истошные вопли общественности о вине России, о её предательстве, будут списываться долги европейских стран России…
… но никак не наоборот!
Народ потихонечку расходится, бурно обсуждая парад и своё отношение к нему, к войне, к политике и политикам как вообще, так и к конкретным личностям.
Мнений особо не скрывают — это Франция, с её Правами и Свободами (пусть даже в значительной мере только декларативными), да ещё и после Великой Войны. Даже если человек не воевал лично, то тяжёлое, смрадное дыхание Смерти так или иначе коснулось его губ. А после этого, хочешь ты или нет, отношение ко многим вещам меняется очень сильно.
— А ты… ты же русский? — цепляется ко мне какой-то упитанный обыватель, вкусно дыша в лицо свежим арманьяком и ветчиной. Полное его, чисто выбритое лицо с усиками-щёточкой, раскраснелось от жары, алкоголя и эмоций, но вполне доброжелательно — ему, чёрт подери, просто охота поговорить!
— Боксёр! — вместо меня отзывается его приятель, такой же упитанный розовощёкий малый, отличающийся разве что размером усов, — Вчера дрался, и славно так!
Давлю смешок… столько усилий на ниве политике, и — боксёр… Хотя впрочем, чему я удивляюсь?!
— А… — понимающе тянет упитанный и протягивает пухлую руку, — Адриан! Я в молодости тоже боксом занимался…
… и начинается монолог о славном спортивном прошлом. Взахлёб!
— Да! — нежданный приятель наступает на горло собственной, многажды отрепетированной песне, — Русский, ты что думаешь о войне?
— О войне? — собираюсь с мыслями, незаметно поглядывая на сопровождающего, который пожимает плечами — дескать, на твоё усмотрение…
— Ничего хорошего, — отвечаю честно, — Вам, французам, она быть и была нужна, а нам, русским — ни черта!
— Да никому она была не нужна, парень! — внезапно соглашается один из прислушивающихся, немолодой узкоплечий работяга с огромными шишковатыми ладонями, в мозолистую кожу которых, кажется, навек въелась угольная пыль и машинное масло, — Никому! Да тысяча чертей! Если бы эти политики и капиталисты…
— Да что говоришь?! — взвивается один из прохожих, по виду и повадкам из мелких служащих, — Если бы не…
Ухожу, пока они заняты спором. Надвинув на глаза кепку-восьмиклинку, иду вместе с народом по улицам, держа наготове фотоаппарат.
Сейчас, как по мне, шанс поймать интересные кадры много больше, чем стоя в густой толпе и снимая, фактически, одно и тоже вместе с доброй сотней профессиональных фотографов. Люди, на лицах которых ещё не остыли
