лагере у Димитрия Могилевского у Свистуна была баба, но та уже и сама стала податливая для плотских утех. Тарасу же нравилось, когда с ним возлегают без желания, когда баба не позволяет себе какую-либо активность, но делает все, чего требует сотник. Ему нравилось бить и принуждать.
— Тут чадо! — сказал один из ближних людей.
Годовалый Демьях как будто понимал, что творится вокруг, и все время, с момента, как в дом ворвались чужаки, молчал, спрятанный под лавкой.
— Зови Егора! — принял решение Тарас.
Егор был сыном побратима Тараса Свистуна, можно сказать, учителя. Еще когда Тарас гулял на Дону, его учил и сабельному бою и верховой езде и иным воинским премудростям именно Ванька, отец Игната. Теперь Тарас взял в обучение сына своего побратима, так как Ванька погиб еще во время бунта Северина Наливайко.
— Убей! — потребовал Тарас, указывая на ребенка.
Не дожидаясь ответа или действий, сотник вышел из дома. Было много дел, а времени крайне мало. Еще предстояло собрать казаков, которые насильничают и грабят, вывести скотину, найти подводы. Тарас зашел далеко от тех мест, что более-менее контролировались войсками Димитрия Могилевского и можно было ожидать, что за ним будет отправлен разъезд или более того, стрелецкий полк из Брянска.
Требование к Егору, чтобы он убил годовалого мальчика не были проявлением излишней жестокости. Казак не может боятся крови, он, если того требуется, не оставляет свидетелей. Что же касается младенца, то убить его сейчас — это своего рода проявление милосердия. Ребенок и так обречен умереть, так как никого в живых в деревне оставлять не будут.
— Не нужно, Господом молю! — прошептала девица, которую только что насильничал сотник.
Во время насилия девка отключилась, потеряла сознание, потому тащить ее было не с руки, пока не порешаются остальные дела. Но руки и ноги Милке связали. Кроме того, первая запряженная телега должна была стать личной каретой для наложницы сотенного старшины
— Он и так помрет! — оправдывался парень.
Егору было только шестнадцать лет и он впервые участвовал в подобных действиях. Парень был уверен, что станет биться за правое дело, за воцарение природного государя. Он родился уже на Дону и там, несмотря на весьма и вольные нравы относительно венчания, насилия, как такового, не было. Даже ногайских баб и черкешенок насильничали крайне редко, все чаще беря в жены. Но тут… православные же, а такое творили.
— В седле сидеть сможешь? — принял решение Егор.
Он был решительным человеком, и отец воспитывал парня в духе православной морали, потому не мог он допустить еще большей несправедливости и греха.
— Смогу! — почти что соврала Милка.
Сильная боль между ног не утихала. Но она будет терпеть, если есть шанс спастись и спасти Демьяха.
— Сиди пока! — решительно сказал Егор, обнажил саблю и крадучись пошел к выходу.
— Ты чего? — произнес последние слова в своей жизни Андрейка, третий человек в сотне Тараса Свистуна.
Егор был в свои шестнадцать лет мастером сабельного боя. Мало того, что отец ставил ему и хват, и удар, и ухватки свои показывал, так еще два года Егор учился у одного мастера-шляхтича, который бежал на Дон [в то время сильной разницы между казаками с Дона, Запорожья, или иных практически не было. Часто казаки могли перебегать от Сечи на Дон и обратно].
Он зарубил и Андрейку и еще одного казака, который справлял нужду прямо у крыльца в дом и в прямом смысле был застигнул со спущенными штанами.
Егор оттянул в скотник убитых казаков, забрал у Андрейки пистоль и мешочек с моментам. После пошел обратно в дом.
— Лес знаешь хорошо? — спросил Егор, дождавшись кивка девушки, продолжил. — Скачем быстро в лес, на опушке останавливаемся, я отдаю тебе ребенка, ты идешь с ним далее, я же смотрю погоню. Если что, то нагоню, если в лесу не заблужу.
Через пять минут три коня устремились в сторону леса. Как не было жалко свою лошадь, но Егор понимал, насколько быстры и умелые кони старшины и его сообщников. Тем более, что на спины коней были приторочены туго связанные узлы, в которых было немало из награбленного, по крайней мере, драгоценности и монеты всегда казаки перевозили с собой. Поэтому парень взял именно этих коней.
Милке было больно, очень больно, она шаталась в седле, вцепившись в уздцы. На половине пути к лесу, Егору пришлось взять одной рукой коня девушки, второй держа ребенка, и управлять ездовым животным, на котором сам восседал, только ногами. Было тяжело, но Егор был умелым наездником.
В деревне опомнились не сразу. Все были заняты грабежом и насилием. Парень боковым зрением приметил, как на окраине поселения насилуют девицу, он даже проскакал не так далеко от того места. Но все были настолько увлечены процессом, что не обращали внимание ни на что больше, как на процесс насилия. Пусть вот так, но Дарья помогла спастись Милке, Демьяху и Егору.
Что делать дальше, парень не знал, но то, что возвращаться на Дон нельзя, как и уходить на Сечь, было понятно. Убить собственных побратимов? Этого не простят и на любом казачьем круге даже слушать не станут доводы Егора.
Тогда… в Москву. В большом городе легче потеряться, начать новую жизнь. Теперь он не один, теперь у него жена и сын. Только так, как у казаков и заведено. Нужно будет только в стольном граде обвенчаться.
Они бежали, долго не останавливаясь, пробираясь через кусты и топкие места. Бежали молодые люди от Смуты, от того, что пришли смущенные люди, расчеловеченные безнаказанностью и разрушили тот мир, который создавался в небольшой деревеньке Демьяхи. И до того в этом поселении были смерти, проблемы, неурядицы, но всегда брезжила надежда на будущее. Потому и сговаривались о свадьбах, сходились семьями, вместе, даже без церкви, по воскресеньям молились. И все это было разрушено походя, необязательно.
Но казак Егор, как часть той силы, что разрушила мирок, и Милка, как непосредственная часть того мира… они имеют возможность создать новый, свой, справедливый, мир.
*………*………*
Брянск
18 июня 1606 года
— Кто таков? — строго спросил Иван Семенович Куракин.
— Тарас Свистун, старшина казацкий, — отвечал разбитыми губами сотник разбойничьей сотни.
Ивана Семеновича Куракина прислали на усиление
