ножен и резким ударом выбил оружие из руки не ожидавшего нападения Питера.
– Ого, – подивился капитан. – Вижу, что умеешь. Судя по всему, ты парень не промах, я тебя беру на корабль за стол и койку.
– А за службу сколько положите? – спросил Афанасий.
– Я уже сказал, – прогудел капитан, – стол и койку. И скажи спасибо, мил человек, что на борт пускаю, тебя ведь уже с собаками по всему Новгороду ищут. Иди в трюм, Питер тебе покажет, где укрыться за бочками, – он кивнул на юношу, – там и просидишь, пока не отойдем от Новгорода.
– Что ты такое несешь?! – возмутился Афанасий, пораженный догадливостью ганзейца. – Какие собаки, кто меня ищет?
– Сейчас я тебе объясню, – усмехнулся капитан. – Вояка ты ловкий, только попал в переплет. Одежда на тебе с чужого плеча и свежей кровью перепачкана, – он ткнул пальцем на низ рубахи, выглядывавшей из-под кольчуги. Афанасий опустил глаза и заметил пятна крови, видимо, брызнувшей из спины брата Федула, разрубленного чуть не пополам мечом стражника.
– Рукава коротки, – продолжил капитан, – и показывают то, что тебе лучше скрывать. Взгляни-ка, дружок, на свои запястья.
Афанасий поднес руки к лицу. Да, запястья были стерты наручниками, розовые полосы и царапины опоясывали их, точно браслеты.
– А кольчугу такую носят только дружинники, – усмехнулся ганзеец, – да и меч у тебя хорошей работы, что означает одно. – Он остро глянул прямо в глаза Афанасия и завершил: – Уж не знаю, за какие провинности, но посадили тебя, друг мой, на цепь, а ты, тоже не знаю как, оковы разбил, охранника зарезал и в его одежде ищешь корабль, чтобы сбежать подальше. Ладно, ладно, можешь не отвечать, это я так, только предполагаю. Иди сначала на камбуз, поешь до отвала и вались спать. Завтра мы будем уже на Ладоге.
Ганзейский когг по Волхову-реке шел сторожко, опасаясь мелей, а выйдя на простор Ладожского озера, поднял паруса и понесся, полетел, с шумом рассекая воду. Афанасий, никогда не ходивший на таком большом судне, полдня точно зачарованный простоял на носу, наблюдая за белыми бурунами под форштевнем, не в силах оторвать взгляд от озерного покоя. После черной могилы темницы безграничная водная ширь казалась раем, глаз, уставший постоянно упираться в преграду, отдыхал. Подошел капитан, постоял рядом, поняв его состояние, похлопал по плечу и отправился восвояси, не сказав ни слова.
По Ладоге шли неделю, шли спокойно, видимо, опасность не предвиделась. Охрана, пятнадцать оболтусов, похожих на разбойников, спала с утра до вечера. Их безделье, похоже, раздражало капитана. На стоянках, когда с когга сгружали товары, взятые в Новгороде на небольшие расстояния, он ставил охранников в одну живую цепь вместе с матросами. Кули, рогожи, бочки степенно перекочевывали из корабельных трюмов на пристань. Алчный ганзеец не упустил ни одной возможности заработать по дороге, хотя главный груз – тюки мехов – занимал большую часть когга.
Охранники вяло ругались, но шли на разгрузку.
– Нечего залеживаться, – наставительно рычал капитан. – Когда до дела дойдет, меч в руке не удержите от безделья. Давай, давай, пошевеливайся.
– Капитан, он же хозяин когга, – пояснил Афанасию Питер. – Все мы в его руке. Жалованье у нас небольшое, главный кусок перепадает по прибытии в Любек, когда товар на склады уходит. Там хозяин каждому добавляет по своему разумению. Разница по сравнению с жалованием может быть в два-три раза. Все это знают, потому и стараются.
Питер, по указанию капитана, свел Афанасия на нижнюю палубу под кормовой надстройкой, открыл кладовую, набитую всяким оружием, и велел:
– Выбери, что по руке. Скоро в Неву войдем, там весело будет.
Афанасий подобрал себе большой лук, наладил, прикинул по руке кистень, сменил меч на более длинный. Узкую и короткую кольчугу он оставил в кладовой, а вместо нее взял нагрудник из толстой кожи и такие же нарукавники. Теперь оставалось лишь встретить противника, и тот не заставил себя ждать.
После безграничной озерной глади Нева показалась Афанасию сумрачной и скучной. Пологие топкие берега, покрытые низким кустарником, тянулись и тянулись, не давая взгляду возможности зацепиться. К вечеру река начала заметно сужаться, капитан, не раз и не два проходивший через эти места, велел охране приготовиться и ждать нападения. Сумерки уже собрались упасть на серую поверхность Невы, когда из-за мыса выскочила большая ладья, набитая вооруженными людьми, и помчалась наперерез коггу.
– Навести пушку, – хладнокровно приказал капитан.
– Погодите-ка, – попросил Афанасий, доставая лук. – С этими я сам управлюсь.
– Попробуй, – согласился ганзеец.
Матросы быстро разобрали оружие и спрятались за высокими бортами. Охранники, стараясь держаться незаметно, заняли места на платформах на носу и корме судна. Афанасий подошел к краю носовой платформы и принялся рассматривать быстро приближающуюся ладью.
На веслах сидели человек двадцать, еще примерно столько же стояли вдоль бортов и громко орали, желая запугать команду «купца», а себя взбодрить.
«Подлые людишки, – подумал Афанасий. – Сброд человеческий. Главное, чтобы стрел хватило».
Он вытащил первую, приладил к тетиве и почти не целясь пустил в рулевого. Тот вскрикнул, нелепо взмахнул руками, упал в воду и камнем пошел ко дну. Ладью потянуло вправо, и спустя несколько мгновений она стала боком к носу когга. С высокой платформы Афанасий видел нападающих словно на ладони.
Пока лихоимцы успели сообразить, что происходит, у троих из груди уже торчало оперение стрелы. Один из разбойников выкрикнул команду, остальные схватили щиты, сваленные на дне ладьи, и, подняв вверх, попытались прикрыть гребцов. Убитого рулевого сменил другой разбойник, ладья выровняла курс, рванулась вперед, расстояние между ней и коггом стало стремительно сокращаться. Разбойники, почувствовав себя в относительной безопасности, снова заорали.
Афанасий усмехнулся и принялся класть стрелы в зазоры между щитами. Крики боли тотчас перекрыли ор, Афанасий стрелял без остановки, не думая, глаза самостоятельно выбирали цель, а руки, словно продолжение глаз, безошибочно соединяли с ней стрелу. Сноровка, привитая Онисифором, годы упражнений, добывание белок, битвы с волками, ежедневная охота в течение десяти лет на лесного зверя для пропитания чернецов Трехсвятительского монастыря – все это словно отодвинуло в сторону разум Афанасия и принялось действовать самостоятельно: ловко, споро, умело.
Он стрелял без остановки, а когда стрелы в колчане закончились, Питер подал ему новый. Вскоре весла бессильно опустились на воду, крики стихли, и медленно вращающуюся вокруг своей оси ладью пронесло вдоль правого борта когга. Утыканные стрелами бездыханные тела, стоны раненых, потоки крови.
– А ты, однако, зверь, – уважительно произнес капитан, когда Афанасий спустился на палубу, и в его устах это прозвучало как наивысшая похвала.
На следующей стоянке капитан не позвал Афанасия на разгрузку, что было немедленно замечено всей
