мере, достаток в семье, денежное благополучие я в последнее время ценила довольно высоко. Я не хотела бороться за кусок хлеба и не желала, чтобы подобная судьба когда-либо постигла моих детей.
Некоторое время я молчала, закусив губу. Потом, шагнув к креслу старой дамы, произнесла:
- Я даю вам слово. Имущество дю Шатлэ останется детям Александра. И я благодарю вас от всего сердца…
Она резко высвободила руку, которую я хотела поднести к губам.
- Вот, начинается! Вы что же, полагаете, что я нуждаюсь в вашей благодарности? Да вы оскорбляете меня, допуская, что я сделала это для вас. Единственное, что мною руководило, - это желание уберечь земли дю Шатлэ от дробления в пользу нечистой крови.
Спохватившись, она добавила суровым тоном:
- Но предупреждаю! Ни слова Александру о нашей сделке. Это мой приказ. Не смейте в очередной раз испытывать его благородство.
Я испустила вздох. Конечно, я подчинюсь. Пусть мой муж не знает подробностей. Впрочем, как хотелось бы все-таки, чтобы мои дочери унаследовали не нечто эфемерное, чужое, а старинное французское поместье, родовое гнездо, овеянное славой предков. Но даже мой сын Жан пока не имел этого в полной мере. Революционеры ограбили нас подчистую, Сент-Элуа - единственный уцелевший от секвестра замок - был лишь на пути к восстановлению. Что же говорить о близняшках? Разумеется, я выполню требование Анны Элоизы и не откажусь от состояния, свалившегося на головы моих дочек.
Анна Элоиза указала на часы:
- Теперь оставьте меня. Уже два пополудни. Мне пора пить мое молоко. Уходите. Один ваш вид меня оскорбляет.
Пожав плечами, я направилась к выходу. Старая дама сказала мне вдогонку:
- А что касается праздничного обеда, то можете отдать его слугам. Я не приду. Если бы у вас была хоть крупица здравого смысла… и некоторый вкус, вы бы поняли, что день рождения, когда тебе исполняется восемьдесят два года, - это вовсе для дамы не праздник и не повод для торжества. На вашем месте я и не вспоминала бы об этом вовсе.
Она еще что-то говорила, с каждой секундой все тише и ворчливее, но я вышла, забрав с собой документы и не испытывая желания до конца выслушивать нападки старой герцогини.
3
Так уж получилось, что в святочную неделю 1800 года решалась то одна судьба, то другая, и всякий раз это происходило неожиданно. Однажды утром, когда мы с Филиппом гуляли по заснеженной липовой аллее, к нам присоединилась Аврора - в темном зимнем плаще и белоснежном капоре, завязанном у румяной щеки голубой лентой. Но лицо ее было очень серьезно, брови чуть хмурились, и между ними прорезалась морщинка.
- Мама, - сказала она очень тихо и кротко, - мне необходимо поговорить с тобой.
- Конечно, дорогая. Я слушаю тебя.
- Нет, - возразила она, - это нужно сделать без Филиппа.
Я внимательно посмотрела на нее.
- Хорошо. Подожди минутку.
Я поцеловала сынишку и вложила его ручку в руку няньки. Потом обернулась к Авроре.
- Пожалуй, теперь мы можем поговорить, милая?
Она кивнула, лицо ее оставалось напряженно-сосредоточенным. Мы неторопливо пошли по аллее к беседке. Она взяла меня под руку, чуть прижалась ко мне и прошептала:
- Мама, со мной говорил Поль Алэн и…
Это имя сразу заставило меня рассвирепеть.
- Ах вот что! - вскричала я, полагая, что поняла причину ее поведения. - А то я уже начала тревожиться. Он снова обижал тебя, Аврора? Насмехался? Честное слово, я этого так не оставлю. Я немедленно пойду к герцогу. На что это похоже? Поль Алэн просто не дает нам жить…
Говоря так, я имела в виду не только его отношение к Авроре, но и то, как он вел себя со мной. Нам обеим он будто мстил за то, что Александр согласился помириться со мной.
Аврора покачала головой:
- Нет. Мама, я говорю о другом. Это все так неожиданно…
Легкий румянец был разлит по фарфоровой коже ее лица. Она была удивительно хороша собой в эту минуту: юная, свежая, как бутон розы, с бархатными глазами непередаваемого фиалкового цвета, с нежными, мягко очерченными губами.
- Мама, сегодня утром Поль Алэн сделал мне предложение.
Я застыла, как вкопанная, полагая, что неправильно поняла услышанное.
- Да, - повторила она шепотом. - Это так. Я очень удивилась. Он попросил меня выйти за него замуж. И вот, смотри…
Она разжала ладонь и показала мне кольцо с миниатюрным бриллиантом.
- О, ты не должна была это брать! - вырвалось у меня. - Нельзя принимать кольцо, когда решение еще не принято! - Мой голос осекся: - Аврора, надеюсь… ты не приняла решения? Ты не ответила ему согласием?
- Я сказала, что должна подумать. Я была так ошеломлена.
Девушка и сейчас была ошеломлена, а вдобавок смущена, испугана и даже выглядела чуть пристыженной. Понять эту гамму чувств мне было трудно.
- Нельзя носить кольцо, если…
- Но, мама, не будь так сурова. Я же не ношу его открыто.
- Зачем же взяла?
- Чтобы ты… чтоб ты мне поверила.
Мы обе умолкли, испытующе глядя друг на друга. Я пыталась как-то осмыслить ситуацию, но мне это не удавалось, и все потому, что я не могла до конца уяснить, что же думает сама Аврора. Я знала, что все последние недели она пребывала в тихой панике по поводу того, что еще даже ни с кем не помолвлена. Мне показалось, что она склоняется к тому, чтобы сказать «да», и острый испуг пронзил меня.
- Да любишь ты его? - спросила я умоляюще.
Она уклончиво пожала плечами.
- Он не хуже других, и потом… когда-то он мне нравился.
- Но ведь ты влюблена в Буагарди, - возразила я не выдержав. - Это мне известно! Что же ты будешь делать, если граф де Буагарди попросит твоей руки, а ты будешь обручена? Обручена с этим невыносимым, занудным грубияном!
Аврора вспыхнула, в глазах ее блеснули слезы. Мои слова были для нее как пощечина. Похоже, я неосторожно ранила ее.
- Буагарди никогда на мне не женится, никогда, никогда! - выкрикнула она яростно. - Я поняла это, когда он исчез, когда он, еще раненый, ушел и даже не попрощался со мной! Если бы он предложил мне бежать с ним, я бы убежала, но он мне даже этого не предлагал, ни разу!
- Его можно понять - он слишком
