приходилось всё выше и выше, а солнце начинало припекать всё сильнее и сильнее. Андрей очень аккуратно и умело укладывал сено на возу и лишь покрикивал сверху:
– А ну, поднажмись, поднажмись, Борис, уж немного осталось!
Проработали они так часа три, причём последние 10–15 минут показались Борису целой вечностью: навильники придавливали его к земле, рубашка промокла от пота насквозь, за воротник насыпалась труха, и всё тело нестерпимо зудело. Вот когда он был готов броситься в речку, какая бы холодная она ни была. Но до реки было далеко, остановиться в работе нельзя. Наконец, Андрей крикнул:
– Ну, хватит! Что осталось, мы завтра с собой захватим. Давай байстрюг (так называлась большая жердь, которой придавливался воз).
Затем он соскочил с воза. Вместе с Борисом они обчесали воз, затянули верёвку, накинутую на байстрюг и укреплённую на задней грядке телеги. Оглядев ещё раз затянутый воз, Андрей усмехнулся и сказал:
– Ну, теперь на нём можно хоть до Владивостока ехать.
Борис тем временем снял рубаху, майку и вытряхивал из них набившиеся травинки и труху. Затем он присел рядом с Андреем под кустом в тени. Последний, свернув большую самокрутку, уже отдыхал от работы. Борис развесил потную одежду на другом кустике. Они помолчали немного, затем Андрей одобрительно сказал:
– А ты, парень, ничего, работать можешь! Здорово устал? Теперь будешь сидеть здесь и ждать Катьку, а потом вместе на возу и поедете.
Но Борис отлично знал, что на такую поездку вместе по селу Катя никогда не согласится, и поэтому ответил:
– Да нет, я уж на своём велосипеде как-нибудь доберусь. Да мне его сразу и чинить отдать надо. Завтра, может быть, опять ехать придётся.
Пользуясь тем, что они находились с Андреем с глазу на глаз, Борис решил приступить к разговору, который был одной из причин, приведших его на полевой стан Пашкевичей. Вчера Кате об этой причине он не обмолвился ни одним словом, а дело заключалась вот в чём.
Несколько дней тому назад заведующий школой на станции Угольной, служащим которой он официально числился, предложил ему идти в очередной отпуск, сроком на две недели. Он сказал, что отпуск надо использовать до начала учебного года, когда школьная работа, да и пионерская при железнодорожных школах, находится из-за каникул в затишье. Ведь в железнодорожных школах многие ученики были приезжими, они прибывали из путевых будок, ремонтных казарм, расположенных на обслуживаемом участке пути, вдали от сёл и городов. Зимой учащиеся жили в интернате школы, а на лето разъезжались по домам. Естественно, что на это время работа в их пионеротрядах замирала. В отрядах же, имевшихся при комсомольских ячейках сёл и рабочих посёлков, работа с пионерами велась с одинаковой интенсивностью круглый год. Поэтому, когда Борис заявил об отпуске секретарю райкома ВЛКСМ Кочергину, тот категорически запротестовал: оставлять пионерскую организацию на две недели без районного руководства он считал невозможным.
В самом деле, количество пионеров в районе перевалило уже за две тысячи, почти вдвое против прошлого года увеличилось и количество отрядов. Борис и сам понимал, что руководить работой этой организации необходимо беспрерывно, но в то же время жертвовать своим отпуском не хотел и продолжал настаивать на нём перед Кочергиным и Костроминым, ставшим секретарём райкома ВКП(б), так как Бовкун был переведён секретарем Сахалинского обкома, а вместо него Приморский обком ещё никого не прислал.
Костромин посоветовал такой выход. Он предложил Борису найти на это время себе заместителя, тем более что, по заявлению заведующего школой, этот заместитель получит такой же оклад, который был и у основного работника.
Собственно, искать такого заместителя Борису было не нужно, у него была Катя Пашкевич, заведующая Уголком вожатого. При его выездах в район она довольно часто замещала Бориса, присутствуя на различных заседаниях, как представительница райбюро юных пионеров. Она это выполняла как дополнительное общественное комсомольское поручение, а тут ей полагалось стать на положении служащей, регулярно приходить в райком, отвечать на все запросы обкома юных пионеров, писать письма по отрядам и выезжать в район в командировки. Борис совсем не был уверен, захочет ли она это делать, а самое главное, не знал, согласятся ли на это её родные.
Вот он и решил, что прежде, чем будет уговаривать Катю, сперва поговорит с Андреем, ведь наступала самая страдная пора в сельском хозяйстве, и Катя была необходима дома. В семье Пашкевичей, в сущности, кроме Андрея, работоспособных мужчин не было. Официальный глава семьи – Пётр Яковлевич Пашкевич, по некоторым причинам, о которых мы расскажем подробнее в дальнейшем, в счёт идти не мог. Всю мужскую работу, кроме Андрея, в доме выполняла Катя, и её отсутствие могло очень затруднить положение.
Вот Борис и решил поговорить с Андреем по этому вопросу, как с фактическим главой семьи. Он даже хотел в конце поставить вопрос перед своим будущим родственником (так как считал, что Катя обязательно будет его женой) о том, что когда Катя выйдет за него замуж, он, конечно, не пойдёт в примаки, а заберет её к себе, семье Пашкевичей всё равно рано или поздно придётся приспосабливаться к тому, что её в доме не будет. Но до этого вопроса дело не дошло. Борис наконец осмелился:
– Знаешь что, Андрей, – начал он, – я с 21 июля в отпуск на две недели пойду.
– Что же, это хорошо! Везёт вам, служащим: и отпуск-то вам каждый год, и работаете-то по часам. Как три стукнуло, так и по домам! А вот мы, крестьяне, работаем от зари до зари, а отпусков никаких не имеем.
– Да-а! – неопределённо протянул Борис и, набравшись духу, продолжал, – Но вот беда, не пускают меня, пока я заместителя себе не найду. Вот и хочу я попросить, отпустите Катю на две недели вместо меня поработать в райкоме комсомола.
Андрей сперва изумлённо посмотрел на Бориса, потом весело рассмеялся:
– Да ты в уме? Катьку в райком – да кто же её возьмёт? Это такую девчонку-то? Брось, не чуди, думай, что говоришь!
Между прочим, в представлении Андрея все его сёстры, даже самая старшая Милочка, уже несколько лет работавшая учительницей, остались девчонками – пусть немного подросшими, неплохо справлявшимися с домашними работами, но всё равно девчонками.
– Брось, Борис, не блажи! Ты думаешь, что, коли она тебе пришлась, так и все остальные о ней так думают? Ничего из этого не выйдет, не согласится никто!
– Вот и неправда! Все уже согласны: и Володька Кочергин, и даже сам Костромин. Да ты не думай, она ведь не даром будет работать: ей за две
