Однако это оказалась женщина с коляской, которая, видимо, жила на этой площадке. Они даже не стали проверять документы. Испуганно покосившись на милиционеров, женщина скрылась за своей стальной дверью.
Мальков и Птицын снова уселись на свои стулья.
Кого ждем-то хоть? Не знаешь? — подал голос Птицын.
Хрен его знает. Не сказали.
А в квартире кто живет?
Не знаю.
Важная шишка небось. Раз охрану приставили.
Не твоего ума дело, Птицын, — наставительно сказал Мальков, — твое дело охранять.
Ну интересно же, — не унимался Птицын.
Тебя не касается.
Птицын вздохнул. И замолк на несколько минут.
И чего нас сюда посадили? — наконец не выдержал он. — Домофон, привратница, попробуй пролезь.
Посадили — значит, надо, — угрюмо бубнил Мальков.
Дом видишь какой шикарный. Лифты чистые, в подъезде никто не насрал. Не то что у нас в Бирюлеве.
Мальков молчал. Птицын же продолжал размышлять вслух:
Небось правительство в таких домах живет. Ну и понятно, кто же бомжей всяких сюда пустит? Вот и чистота, культура. Цивилизация.
Мальков молчал.
Слушай, — Птицын заговорщически понизил голос, — а Ельцин не здесь живет?
Нет, — нехотя отозвался Мальков.
А где?
Не твое дело. Где надо, там и живет. Это государственная тайна, — ответил умудренный опытом Мальков.
Ну ясно...
Птицын надолго замолк. Малькову даже показалось, что он уснул. Так оно и было на самом деле. Вскоре мысли в голове у Малькова тоже стали затуманиваться. Задремал и он.Поэтому ни один из милиционеров не услышал звук приближающегося лифта. Только когда раздался лязг раздвигающихся дверей, они разом открыли глаза.В ту же секунду яркая вспышка ослепила Малькова. Вспышка — это стало последним, что он увидел в своей жизни. Спустя миг он тихо сполз со своего стула с аккуратной темной дыркой посреди лба.
Господи, не надо. Не надо... — успел прошептать Птицын, прежде чем раздался еще один негромкий хлопок и пуля прошила его грудь. Он так и остался сидеть на своем стуле.
Через несколько секунд Александр Стриж услышал звонок в дверь. Он посмотрел в глазок. Широкая тулья милицейской фуражки закрывала почти весь обзор.
Кто там? — на всякий случай спросил Стриж.
Хозяин, — донеслось из-за двери, — нам бы в туалет...
Стриж загремел замками. Дверь широко распахнулась... Спустя пятнадцать минут соседка обнаружила на площадке подозрительные пятна. Прибывший наряд милиции вскрыл дверь и обнаружил в прихожей три трупа в большой луже крови.
13 часов 55 минутМосква,улица Пречистенка
Осмотр квартиры Стрижа ничего не дал. Войдя в комнату, я первым делом обратил внимание, что все окна были занавешены шторами. Видимо, Стриж все- таки последовал моему совету. Но это его не спасло...Дежурившая внизу привратница напрочь отвергла, что кто-то мог войти незамеченным. И разумеется, ни один подозрительный человек в дом не заходил. Мы с Грязновым допрашивали ее битых двадцать минут, а потом плюнули. Ну не видела старушка никого, что тут поделаешь!К тому же оперативники обнаружили с задней стороны дома маленькую дверь, ведущую в трансформаторную, из которой убийца легко мог попасть на лестничную клетку. А потом, поднявшись на второй этаж, вызвать лифт. Все очень просто.Единственная любопытная вещь, которую удалось обнаружить, это был авиационный билет на имя Стрижа. Судя по всему, сегодня в 22. 40 он собирался лететь в Женеву. Так что все его рассуждения о бескрайних российских просторах, на которых легко затеряться, тоже оказались блефом...
10.20 по среднеевропейскому времениБорт самолета авиакомпании «Дельта»
В салоне бизнес-класса было пусто и тихо. Кроме Патрика Норда здесь было только четыре человека. Толстый и лысый банкир, с самого начала уткнувшийся в свой ноутбук и так и не поднявший головы до самой Москвы, два одинаковых, одетых в черные костюмы и пестрые галстуки бизнесмена и «новый русский» с молодой любовницей, в ушах которой болтались ненормально большие бриллиантовые серьги.Патрик Норд плотно поел, запил обед двумя стаканами красного калифорнийского вина, выкурил сигарету и решил соснуть. До Москвы оставалось еще три часа...Прошло полтора года, прежде чем Валера Мунипов попал в Америку. Год в Вене, потом год в Италии, в Риме — обычный путь эмигранта тех лет. В Израиль отправилась лишь небольшая часть, у которых там были настоящие, а не служащие лишь для того, чтобы проставить имя в вызове, родственники. Все остальные жили в скромных квартирках на маленькое пособие, рыдали от счастья при виде забитых полок продуктовых магазинов и свободно продающихся дубленок. Они писали письма на родину, взахлеб рассказывая о своей новой жизни. Родным письма приходили распечатанные, кем-то (известно кем!) прочитанные, а потом неаккуратно заклеенные. Но никто на это особого внимания не обращал. Главное — держать в руках эти листочки ненашенской бумаги, вчитываться в строки, рассказывающие о заграничной сказке, потом читать вслух родственникам, потом показывать знакомым чудные цветные фотографии, без конца удивляться и... немножечко не верить во все это великолепие.
Валера никому писем не писал. Отец, узнав, что сын «уезжает», молча подмахнул отказ от взаимных претензий и просто отвернулся. Сын оказался еще более неудачным, чем он думал раньше. Мать — как отец. Правда, через восемь месяцев он отправил маленькое письмо Фатиме. Однако ответа не было...Свои деньги Валера получил спустя неделю после прибытия в Вену. Караханов сдержал слово — Валеру разыскал один советский дипломат и вручил ему семьдесят тысяч долларов наличными — за вычетом своих комиссионных. Валера сразу же отнес деньги в банк.Правда, он быстро понял, что сумма, казавшаяся ему в Советском Союзе фантастической (300 тысяч рублей, это же гостиницу «Россия» купить можно), на Западе хоть и достаточно крупна, но все же не настолько, чтобы обеспечить ее владельцу безбедную жизнь до конца дней. Эти деньги нужно было куда-то вложить. Куда именно — этого Валера еще не знал. Он чувствовал, что условия игры здесь, в «обществе равных возможностей», гораздо жестче, а акул, которые только и думают, как бы тебя проглотить, намного больше. Поэтому Валера принял мудрое решение — просто на время забыть о своих деньгах. До тех пор, во всяком случае, пока он не разберется, что здесь к чему. И не сможет ударить наверняка. В самую десятку.
А пока что Валера присматривался и делал то же самое, что и все остальные эмигранты, — восторгался в недавнем прошлом чужой благополучной жизнью, учил английский язык, иногда подрабатывал грузчиком в магазинах, хозяева которых давно просекли, что использовать дешевую рабсилу гораздо выгоднее, хоть и более рискованно.Как бы там ни было, через полтора года Валера оказался в Америке. Более того, в самом главном городе Соединенных Штатов — Нью-Йорке. Надо сказать, здесь ему понравилось гораздо больше, чем в стерильно-чистой, сонной и до омерзения благополучной Европе. Его характер неосознанно требовал конфликта — в Нью-Йорке этого добра было предостаточно. Буквально через два месяца после приезда, вечером, когда он возвращался с языковых курсов, к нему подвалила компания негритянских подростков и жестами (разговаривали они на своем кошмарном сленге, что, впрочем, для Валеры было все равно — он тогда едва умел объясниться с продавцами магазинов), угрожая сверкающими в свете уличных фонарей ножами, потребовали вытряхнуть кошелек. Денег пришлось отдать немного, но это Валере совершенно не понравилось. Он привык брать деньги у других сам. Но уж никак не отдавать.Поэтому Валера понял, что чем быстрее он будет соображать, куда лучше приложить свои таланты и хранящиеся на банковском счету деньги, тем лучше. Эмигранты прибывали в Америку толпами, причем по большей части не из СССР, а из Азии и Латинской Америки. Толпа прохожих на улицах «Большого яблока» становилась все более живописной. Соответственно точку приложения своего таланта найти было все труднее.
