на третьем этаже. Бывал я тут не слишком часто, и каждый раз, входя в широкие, стилизованные под склеп двери корпуса, глубокомысленно хмыкал, оказываясь в полутёмном коридоре, оформленном по всем правилам комнаты страха. Было это, на мой взгляд, ничем иным как выпендрёжем, ну и, в какой-то мере, дополнительной защитой от излишне любопытных посторонних.
На высунувшуюся из стены жутковатую морду я цикнул и короткой фразой «сгинь, прокляну» заставил её убраться обратно в стену. С некоторым запозданием меня распознало как своего, и звон цепей с потусторонним подвыванием прекратился, а коридор подсветила строчка вспыхнувших магических светильников.
Заломившись на родную кафедру, я церемонно кивнул методистке — молодой ведьмочке, похоже, только-только окончившей академию и всё ещё чувствующей себя не в своей тарелке, судя по тому, как она ойкнула при моём приходе, роняя стопку свитков из рук.
— А-а, ведьмачок! — поприветствовала меня старая ведьма, оккупировавшая самый большой стол в углу приёмной и исполняющая у Элеоноры обязанности секретаря.
— Стрижанна Дракусовна, — кивнул я и не чинясь присел на край её стола. — А госпожа магистр у себя?
— У себя, милок, у себя. Торопишься аль развлекёшь бабушку прибауткой какой?
— Как не развлечь?
Я и вправду был не прочь поговорить с ведьмой. Заведующие приходили и уходили, а эта мадам сидела как ни в чём не бывало. Ходили слухи, что она тут уже пару сотен лет и на покой не собирается. Контакт с ней я наладил в первое же своё появление, сходу рассказав пару оптимизированных под местные реалии анекдотов, до которых бабулька оказалась дюже охочей.
— Ну давай, порадуй, чего нового выдумал.
Я улыбнулся и выдал заранее заготовленное:
— Создал, значит, бог мир. А после создал он перворождённых — эльфов. Посмотрели те на небо и полюбили его, посмотрели на горы и полюбили их, посмотрели на землю и полюбили её. Вот с тех пор как кого нового увидят, так сразу любить бросаются, только успевай улепётывать.
Раскатисто захохотав, собеседница утёрла выступившие слезы и потребовала:
— Ещё расскажи.
— Можно и ещё, — порылся я в памяти. — Вломились, значит, к старой ведьме стихийники, шары огненные да молнии позажигали и говорят: «А ну отдавай, бабка, тысячу золотых, а не то сожгём нафиг». Та на них глянула и говорит экономке: «Марта, отдай засранцам тысячу». Проходит неделя, вторая, всё те же стихийники заходят, и говорят: «Вот, бабушка, ваша тысяча и вот ещё тысяча сверху, только снимите проклятье на засранцев!»
Под новый приступ смеха я постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, вошёл в кабинет к Элеоноре.
— Явился, не запылился, — чуть раздражённо буркнула та, подымая взгляд от бумаг на столе, которые изучала.
— И за что ты меня не любишь? — философски поинтересовался я, плюхаясь в кресло у стены.
Проследив за тем, как я устраиваюсь с удобством, Элеонора возвела очи к потолку и с тяжёлым вздохом пробормотала:
— И чему я только учу? — после чего уже громче добавила: — А проверить на проклятья?
— Блин!
Я попытался было подорваться, но нижняя половина тела меня уже не слушалась. Глубоко вдохнув, я усилием воли взял себя в руки и, прикрыв глаза, постарался ощутить тонкую вязь проклятья, заботливо внедрённую в мебель «доброй» магичкой. Затем, определив всю паутину, нашёл питающий контур и осторожно, одним коротким всплеском собственной силы перерезал его. Почувствовав, как оно распадается на части, теряя силу, выдохнул и посмотрел на магистершу.
— Молодец, — спокойно произнесла та, всё это время наблюдая за моими действиями. — Быстро сконцентрировался, оперативно разобрался, лишних сил не тратил — твой минус не в работе с энергией.
— А в чём?
— В мозгах, — резко ответила Элеонора. — Думать надо, куда свою задницу пристраиваешь.
Я промолчал — крыть было нечем.
— Хотя я заметила, что у вас, землян, с этим делом вообще как-то не очень — сначала делаете, а потом думаете.
И снова я промолчал. Ну, а что тут скажешь? Есть, есть у нас такая народная черта.
Посверлив меня взглядом для острастки, женщина наконец сменила гнев на милость и спросила:
— Так с чем пришёл-то?
— Да я насчёт книги заклинаний…
— Какой книги заклинаний? — изогнула магичка точёную бровь.
— Ну, мне, чтоб зарисовывать плетение, а то я все просто упомнить не могу.
— Мда… — протянула магистерша. — И это только первый курс, самые простые проклятья. Хотя что с тебя взять, староват ты для ученика, староват. И память уже не та…
— Да-да, — покивал я головой, не ведясь на подначку, — всё правильно. Так что, поможешь?
— Да уж куда я денусь? — вздохнула она и, порывшись в столе, кинула мне книгу в твёрдом деревянном переплёте. — Держи. Вообще-то не положено на первом, считается, что такие простейшие формы студент должен запомнить самостоятельно. Выдают после середины второго курса, но тебе, как особому случаю, можно.
— А как пользоваться покажешь? — спросил я, вертя в руках приятную и даже какую-то тёплую на ощупь книжечку.
— Покажу, — вновь не удержала тяжёлого вздоха Элеонора.
Интерлюдия 3
Главный инквизитор города посмотрел на лежащий перед ним документ, после чего поднял тяжёлый взгляд на Амниса.
— И?..
— Считаю необходимым заключить под стражу старшего преподавателя магической академии Глушакова и студента первого курса академии Ширяева.
— Основание?
— Несанкционированное межмировое перемещение, взлом защитного барьера академии с использованием магии крови, нарушение режима досудебного пребывания Ширяевым П. А.
— Серьёзная причина, — констатировал главный инквизитор Торрес, продолжая, однако, внимательно смотреть на подчиненного.
— Но недостаточная? — поднял бровь тот, видя, что начальство не спешит подписывать постановление.
Торрес, поджав губы, задумчиво посмотрел вдаль.
— Понимаешь, в нашей работе спешка иной раз опасна. Иногда надо тщательно взвесить все «за» и «против», чтобы оценить, что принесёт больше вреда — наши действия или наше бездействие.
— И оставить преступников на свободе?
— Да, по законам империи они совершили преступление, — хмуро согласился с Амнисом главный инквизитор. — Несанкционированное перемещение — до двух лет заключения, с отягчающими — до пяти. Взлом защиты имперского учреждения — те же два года, магия крови — ещё три, если без человеческих жертв, с жертвами — до пятнадцати. Ну, а нарушение режима — просто заключение под стражу до суда, что в свете вышесказанного — ерунда.
— И
