беззвучно разевая рот, хотела осмотреть меня, но я оттолкнула ее холодные руки.
– Он жив, – прохрипела я.
– Что? – Колетт схватила меня за руку. – Откуда ты знаешь?
– Он в кухне. Мы должны ему помочь. Нельзя…
– Ясное дело. – Не обращая внимания на протесты доктора Страттори, она помогла мне встать на ноги. – А Триста?
– Не знаю. Я ее не вижу.
– Но как ты это де… – Она покачала головой. – Ладно, забудь.
Милли, сидевшая рядом, схватила нас за руки:
– Чего мы ждем?
– Куда это вы? – окликнула нас Нана.
Моя магия была на исходе. У меня бы не хватило сил убедить Нану отпустить нас. Вместо этого я с раздавленным видом повесила голову.
– Мне надо немного побыть одной.
– Мне тоже, – подхватила Колетт.
– И мне. – Милли тоже опустила голову.
Нана пригрозила нам кулаком:
– Если сделаете хоть шаг к этому шатру, то, клянусь могилой вашего деда, ни одна из вас больше не увидит солнечный свет.
– Хорошо, Нана, – хором ответили мы.
Ее подозрительный взгляд долго сверлил нам спины, пока мы шли по улице. Медленно, невыносимо медленно, а ведь шатер вот-вот обрушится…
Свернув за угол, я побежала со всех ног.
Глава 25
Джеймисон
Пламя лизало пятки, пока я снова и снова бил ножом по толстой ткани. Справа от двери, слева, сверху. Как можно ближе к огню.
Я опять схватил тряпку, пропитанную противомагическим средством, судорожно потер брезент, ударил ножом. Потер. Ударил. И наконец-то, наконец-то смог прорезать черную полосу брезента.
Время на исходе. Огонь подступал все ближе, дым не давал дышать…
Я все рубил и рубил брезентовый полог, расширяя отверстие. Пламя, усилившееся притоком свежего воздуха, взметнулось еще выше.
– Помогите! – Но все мои безнадежные призывы тонули в грохоте разрушений и реве пожара. Мне удалось прорубить в брезенте крестообразную дыру. Еще немного, и я смогу вытолкнуть в нее Тристу…
Мне на спину что-то упало. Я закричал, но треск всепожирающего пламени заглушил мой голос. Время вышло.
Я обхватил Тристу за талию и толкнул ее в дыру ногами вперед. Ничего не получалось. Ее обмякшее, бессильное тело нужно было не толкать, а тянуть…
Но вдруг ноги Тристы сами устремились наружу, узкие бедра зацепили ткань, дыра раскрылась шире.
Кто-то помогал мне с той стороны.
Как только Тристу вытащили, я подхватил Дьюи с тумбы и подтащил к дыре. Если я погибну, спасая этого мерзавца…
Протолкнул его ногами вперед, и дыра в брезенте раскрылась еще шире. Пламя лизало мне руки. Я нырнул следом за Дьюи, но плечи застряли. Острой болью полыхала пулевая рана. На ноги дождем сыпались горящие обломки. Заскрипел, застонал потолок, распахнулся буфет, тарелки посыпались на пол…
И вдруг меня схватили за руку чьи-то крепкие пальцы. Мягкие ладони в мозолях от трапеции.
Лакс потянула меня наружу.
Еще несколько человек вцепились в меня, помогая выбраться. Ноги горели, плечо ныло дикой болью, мое тело было слишком большим…
И тут я вывалился на мягкий песок.
– Скорее! Сейчас рухнет!
Большой шатер так оглушительно стонал, что разбудил бы мертвого.
Колетт и Милли, подхватив с двух сторон Тристу, побежали по направлению к улице. Лакс потащила меня в камыши за качающимся шатром. Мы то ли бежали, то ли ползли, пока трава не сменилась мягким илом. Остановился я лишь тогда, когда морская вода коснулась моих лодыжек.
Соленый воздух был слаще всего на свете. Он, как бальзам, успокаивал обожженное горло, наполнял отравленные дымом легкие. Пока я переводил дыхание, на меня налетела Лакс. Живая. Волосы всклокочены, кожа лихорадочно пылает, но она была жива.
Я крепко прижал ее к груди, не обращая внимания на стреляющую боль в плече. Большой шатер снова завыл, как раненый зверь.
– Не оборачивайся, – шепнул я ей в волосы.
Но она вывернулась и с широко раскрытыми глазами наблюдала, как гибнет ее родной дом.
Пурпурные и черные полосы ткани, раздуваемые буйным вихрем, закрутились и загнулись внутрь, с оглушительным грохотом рухнули огромные шесты. Шатер просто сложился как карточный домик на ветру. Знаменитый Большой шатер Шармана, дом Ревеллей, их театр, вся их жизнь.
Был – и рухнул.
Воздух наполнился горестными воплями, рыданиями. В нас полетели комьи земли и песка. Я зажал уши Лакс руками и заставил ее отвернуться. Но укрыть ее от всего этого я никак не мог.
Наконец все закончилось. И только чайки пронзительно кричали над нами.
Мы смотрели в оцепенении на лоскут голого неба, обнажившийся там, где только что стоял Большой шатер.
Вдруг, словно очнувшись, Лакс забарабанила обеими руками по моей обнаженной груди, да так сильно, что я отшатнулся.
– Дурак чертов!
– Я? Ты чего?
Она откинула с лица перепачканные сажей локоны:
– Зачем пошел обратно в огонь?
– За Тристой!
– Ты же мог погибнуть! Вы оба!
Ее била дрожь. Я потянулся к ней, хотел обнять, прижать к себе, как тогда, в кладовке, когда мне на краткий миг показалось, что и ей тоже этого хочется.
– Не мог ее бросить.
– Конечно, не мог, просто… Я думала, ты уже мертв.
Она обхватила себя руками, пытаясь совладать с собой. Руки, плечи, перед платья – все было забрызгано кровью.
– Лакс, – прошептал я.
Ее глаза плотно зажмурились. Слез не было. Они прольются позже.
– Лакс, – повторил я еще тише. Стоял и беспомощно смотрел, борясь с желанием обнять ее.
Она бросилась мне на шею и уткнулась лицом в раненое плечо. Я прижал ее к себе, наслаждаясь каждым вздохом, а она судорожно всхлипывала, тщетно пытаясь взять себя в руки.
Как же ей больно. Невыносимо было видеть ее такой – опустошенной, объятой страхом, потерявшей все. Теперь я хорошо понимал Роджера, уговорившего Маргарет переложить на него свои страдания.
Я зарылся носом в ее растрепанные волосы – сладкий аромат шампуня тонул в едком дыму.
– Ну и запашок от тебя.
Ее плечи содрогнулись в невеселом смехе:
– Да и ты не лучше.
– Спасибо, что нашла меня.
Роджер был в Нью-Йорке, а Триста лежала без сознания, никто бы и не заметил, что я пропал. И не спохватился, пока не стало бы слишком поздно.
– Я же говорила, – прошептала она, не поднимая головы. – Теперь нас трое. Тех, кто заботится о тебе.
Я обнял ее крепче, и ее дрожащие руки сильнее обхватили меня.
– Ты настоящий друг.
– Сам понимаешь, это больше, чем дружба. – Она отстранилась, но ее перемазанные сажей руки продолжали обнимать меня за шею. – В этом и проблема. Я всегда ищу тебя. В любой толпе, на любом спектакле я всегда выискиваю тебя взглядом. Сколько бы ни старалась, не могу от этого никуда деться.
– Правда? – Я не мог поверить, что это реально. От каждого ее слова мое сердце замирало.
Она пристально смотрела мне в глаза, словно сомневалась в моих чувствах.
– Правда.
Я опустил голову и нежно прижался к ней лбом.
– Я тоже только о тебе и думаю. С той самой первой ночи.
Она, качнувшись, приподнялась на цыпочки:
– Не стоит со мной связываться. Не к добру это.
– Очень даже стоит. – Я стер сажу с ее щек. Она устало улыбнулась, прислонилась ко мне, сбросив наконец маску притворной неуязвимости. Напускного безразличия.
Лакс пощекотала мою щеку носом, и меня обдало жаром.
– Нет, правда. Я не должна тебя втягивать.
Я запустил пальцы в ее локоны.
– Если хочешь, я уйду, – прошептал я, почти касаясь губами ее губ.
Вместо ответа она лишь крепче обняла меня.
Я приподнял ее подбородок, склонившись еще ближе.
– Кх-гм.
Мы дружно обернулись на голос.
Перед нами стоял Дьюи. Черный костюм до неузнаваемости был перемазан грязью и сажей. Ноги подкашивались, под прищуренными глазами темнели синяки.
Его взгляд переметнулся на Лакс, прильнувшую к моей обнаженной груди.
– Ясно.
Лакс оцепенела:
– Дьюи, я…
Он зашелся кашлем. Лакс шагнула к нему, но он выставил руку в немом приказе.
– Давно?
– Все не так, как ты думаешь…
– ДАВНО?
– Честное слово, ничего не было…
Он покачал головой, стиснув кулаки.
– Мне надо к Страттори.
– Дьюи, погоди! –
