– Он вообще-то не дышит.
Ее слова доходят до меня словно через влажную вату.
Все произошло очень быстро. Очень быстро и очень по-дурацки. Мне так больно и страшно, что я вообще ничего из происходящего не понимаю. Жизнь кончается, и начинается какая-то бестолковая суета.
* * *
Дождь беспощадно хлестал по лицу, но я уже и так была насквозь промокшая, потому что до берега добиралась вплавь. Выпрыгнула за борт, когда Амалия приказала найти меня и привести к ней. Ей нужна была я, которая уже ничего никому не скажет.
А потом он меня просто выгнал, Кэри. Молча выслушал, как я захлебывалась слезами с истерическим заиканием напополам, и выставил на дождь прямо за шиворот. И, с его точки зрения, очень даже правильно сделал.
А на следующее утро меня в беспамятстве нашел наконец «Змеиный зуб», и вечером того же дня я попала к Чейсу.
Теперь все начало вставать на свои места. «Куда это тебя заносит все время, Роуз?» Я до этого момента так и не поняла, почему тогда на приеме Амалия сказала мне именно эту фразу.
Почему Кэри издевался надо мной с таким редкостным удовольствием, ненавидел буквально все во мне. Потому что каждый раз, когда он думал о смерти отца, он видел мое лицо.
Вся эта ситуация словно обухом по голове, тяжело и больно, ровно до тех пор, пока не думаешь о главном.
А главное ломает так, что я слышу хруст собственного позвоночника.
Я не чувствую, не вижу, не хочу этого понимать. Не хочу думать о том, что единственный человек, что был мне дорог, мертв уже два года как.
Я бы сказала, что просто не выживу без него, дышать даже не смогу. Но я выжила, и я дышала, ела, спала, как все. Так, будто в моей жизни его никогда и не было. Но теперь перегородка сломалась, вообще все сломалось, и эта память с головой затопила, задушила меня. Я дергано обернулась к Кэри.
– Ты правда считаешь, что… что это все моя вина? Что, если бы я туда его не потащила, он бы…
– У каждого в этой истории своя вина, – уклончиво ответил Ланкмиллер.
Он понял уже, конечно, что мне все вспомнилось, у него и взгляд серьезней стал, и помрачнел изрядно.
– Считаешь, – убито заключила я, мучаясь от желания запихнуть все вылившееся на меня обратно в такие глубины памяти, из которых мне потом будет этого не достать. – Можем мы потом об этом поговорить? Мне нужно… – Хочется сказать: перевести дух, прийти в себя, не сдохнуть сейчас случайно? – Немного времени одной побыть, чтобы улеглось.
Ланкмиллер ничего не ответил, только молча кивнул и направился к выходу. Может, распознал очередную ложь и то, что за ней стояло. Чтобы улеглось, как же. Я даже не знала, как снова дышать начать нормально. Грудную клетку сдавливали непрекращающиеся спазмы.
У самой двери я все-таки остановила его:
– Кэри, как ты пережил?
– Я уже рассказывал. Секс, работа, работа, секс. Секрет-то простой.
– А Элен?
– А мне кажется, я не пережил, – он рассеянно обернулся ко мне спиной, и из того, как говорил, было ясно, что это чертова гребаная правда. Самая настоящая. И я больше не удерживала его вопросами.
Когда мне так отчаянно кто-то нужен, рядом не оказывается никого. Ланкмиллер закрывает за собой дверь, потому что я сама его об этом попросила.
Что-то горячее. Что-то жгло щеки и застилало тошнотворной дымкой глаза, сколько ни смахивай – не исчезнет. До меня с каким-то опозданием, с мерзким шумом в голове дошло, что плачу. Что впервые за два года у меня слезы. И их откуда-то жутко много, и глаза жжет, как кислотой, но перестать не могу.
В первое время в подушку, так, чтоб не слышал Кэри, а потом уже беззастенчиво в голос – я плакала. Выла навзрыд, так, будто ношу в себе самый страшный хаос, самую едкую горечь.
На что я надеялась, не понимаю. Что в первые же минуты мне станет легче, что смогу усмирить этот чертов девятый вал и спокойненько выйти к Кэри, поболтать за жизнь с ним? Да как бы не так. В памяти еще что-то всплывало отрывочными вспышками, словно специально с целью добить недобитое. И я все равно хваталась за эти кусочки, добровольно продолжая свои беспощадные пытки. Собирала каждый взгляд, вздох, как последние. Они и были последними.
Потом началась какая-то нездоровая горячка, в сознании все смешалось и перепуталось.
Я уже не могла понять, где кончаются мои воспоминания и начинается воспаленный абсурдный бред из ночных кошмаров. Что из этого в действительности произошло со мной, а что лишь плод воображения, обезумевшего от боли.
День перепутался с ночью, и потому, когда за окном стемнело, меня это почти не удивило. Я заметила только некое движение у двери, когда она с тихим сквозняком приоткрылась и в комнате снова появился Кэри. Видимо, доконали его мои подвывания окончательно. На удивление упреками он не мучил. Что-то говорил убаюкивающим ровным голосом, споил целый стакан воды со странным привкусом. Снотворное там или еще что. Яд какой-нибудь.
В итоге я забылась у него в объятиях. А утро наступило такое, что лучше б и не наступало вовсе. Бессилие, горячая сухость в горле, глаза, которые не разлепить от рези. Хочется лечь и сдохнуть, но я, кажется, уже и это пробовала.
Вчерашняя агония ушла, и на ее место пришло пустое, огромное, тихое отчаяние. Ступило мягко и разлилось под сердцем холодной лужей. Я молча лежала, не шевелясь, и часто приходилось моргать: из правого глаза медленно текли слезы.
Кэри был рядом. Да что там рядом, я лежала у него на коленях, а сам он спал, откинув голову на спинку дивана.
Я как-то иначе теперь взглянула на него. Скулы, контур губ, линия подбородка. Так сильно похож на отца, что это казалось проклятием. Ему, наверное, только глаза достались от матери.
Я должна была ненавидеть его гораздо сильнее теперь, потому что он врал мне все это время, потому что мстил и даже не объяснил, за что. Каждый удар, каждое презрительное слово было брошено с одной точно выверенной целью – причинить боль.
С другой стороны, он пережил то, что сейчас ломает меня с такой поразительной силой.
Он прошелся по всем этим лезвиям босиком, отгреб у судьбы сполна, а я… Я его еще и добивала собственными словами.
Вот уж воистину, мы друг друга стоим.
– Роуз, – заспанным голосом пробормотал Ланкмиллер, каким-то образом учуяв, что я проснулась.
Сонным движением смахнул мои волосы с лица, и лучше б он этого не делал. Я бы и сама сейчас в ужасе отскочила от зеркала, не узнав свое отражение, хотя уж я-то навидалась всякой жути. Но Кэри спокойно погладил меня по щеке, все еще жмурясь ото сна и вглядываясь в светящийся циферблат на столе.
– Вставай, котик, уже за полдень. Нельзя все время умирать от горя, уткнувшись носом в подушку. Так и с ума недолго сойти.
Кто бы говорил, н-да. Мучитель в своем суровом репертуаре. Я кое-как поднялась с его колен и отползла на другой край дивана. Теперь еще и кучу неудобств причиняю, заставляя вот так бестолково с собой нянчиться. Дура, в руки себя возьми!
