В лесу показались приближающиеся огни фар и голубых сигнальных фонарей.
– Сюда едет полиция! Лучше расскажи им всё как есть, или у тебя будут большие неприятности. И назови им имя твоего сообщника, а иначе они повесят всё на тебя, а он выйдет сухим из воды… Вот и они! А теперь, если ты не возражаешь, я заберу свою магнитолу и кассеты.
На обратном пути Квиллер крепко прижал к себе Юм-Юм. Из-под куртки, в которую она была укутана, выглядывал только её носик. Время от времени кошечка доверчиво поднимала глаза, чтобы полюбоваться его усами. Он заметил:
– Нельзя сказать, что этот парень сметлив. Думаю, у него преступные наклонности, но он мало на что способен.
– Он в заторможенном состоянии, – сказал Ник, – то ли от спиртного, то ли от наркотиков. А может быть, от того и другого вместе. Я на таких нагляделся. Одного не могу понять: как он ухитрился схватить Юм-Юм? Она всегда относилась к чужим с недоверием.
Квиллер предположил:
– Ей нравятся бороды. Она не способна устоять ни перед чем, напоминающим щетку. Думаю, он влез ко мне, чтобы похитить одну из кошек с целью получения за неё выкупа. Поймав Юм-Юм и отнеся её в машину, он вернулся за магнитолой, которую увидел на окне. Вот тогда-то с холодильника ему на голову спрыгнул Коко и попортил ему вывеску.
– Мур-р-р, – промурлыкала Юм-Юм.
– Да, дорогая, скоро мы будем дома, и ты сможешь принять ванну.
– Как ты догадался, что она в уборной? – поинтересовался Ник.
– В отвратительном воздухе трейлера явно чувствовался запах кошки, испуганной, возбуждённой кошки! Я хорошо его знаю! И везде была кошачья шерсть. Могу себе представить, как она, подобно урагану, металась по трейлеру, оставляя повсюду клочья шерсти, и в конце концов нашла убежище в этом мерзком сортире. Бедная моя, любимая крошка!
Перед тем как покинуть яблочный амбар, Лори искупала Юм-Юм, а Ник временно залатал пробоины в двери и окне.
– Я чувствую вину за то, что задержал вас в такой поздний час, – сказал Квиллер. – У вас есть нянька?
– Мать Ника остаётся у нас ночевать, – сказала Лори. – Слава богу, что на свете существуют свекрови!
– Квилл, почему ты был настолько уверен, что похитителем Юм-Юм является именно этот тип с бульвара?
– Просто интуиция. – Квиллер дотронулся до усов. После ухода четы Бамба Квиллер должен был засесть
за рецензию на спектакль, чтобы она появилась в газете в четверг, но сиамцы нуждались в утешении, поэтому он разжёг камин и пригласил их к себе на колени. Юм-Юм важно улеглась, положив подбородок на его запястье. Даже Коко, который не был особым любителем сидеть на коленях, свернулся калачиком у его бедра.
Теперь Квиллер мог хладнокровно всё обдумать. Он представил себе заголовок в завтрашнем номере газеты: «Наследник Гудвинтеров жив и находится в тюрьме». Он попытался вспомнить, когда впервые заподозрил в преследователе сына доктора Гала. Как ни абсурдно, но на эту мысль его навёл тайный склад наждачных пилочек для ногтей, которые стащила Юм-Юм. Кто-то сказал ему – кажется, Кэрол Ланспик, – что брата Мелинды звали Эмори. Это имя походило на название фирмы, выпускавшей пилочки. Имя Эмори вдобавок довольно часто встречалось в телефонном справочнике Пикакса. И всякий раз при виде пилочки, брошенной где попало непутевой Юм-Юм, Квиллер обращался мыслями к беспутному сыну доктора Гала, погибшему в автомобильной катастрофе… Потом старик из Общества помощи престарелым рассказал ему, как доктор выплачивал своему сыну ежемесячное денежное пособие. Эмори был не первым, кто жил на деньги, присылаемые родными из Мускаунти. Местные летописцы сообщали, что богатые семьи частенько отсылали неудачных отпрысков в Центр, чтобы те не позорили их доброе имя. Квиллер мог придумать несколько объяснений продолжению перевода денег после смерти Эмори, но остановился на самом правдоподобном: Эмори был жив… Через несколько дней он увидел на предварительном показе перед гудвинтеровской распродажей подозрительного бородатого субъекта, склонившегося над столом с семейными реликвиями: старыми долгоиграющими пластинками, неоднократно использовавшейся свиньей-копилкой, складным ножом с монограммой доктора, фотографией в серебряной рамке. Во время разговора с ним Квиллер увидел, что борода прикрывала длинное узкое лицо, которое в Мускаунти называли гудвинтеровским.
Квиллер попытался вспомнить, почему он заподозрил, что у преследователя с бульвара есть сообщник.
Провернуть операцию, подобную краже серебряного складного ножа, Эмори мог и один. Будучи уроженцем Мускаунти, он знал, в какое время лучше всего проникнуть в коттеджи Перпл-Пойнта. Но вот разработать план похищения Полли такому парню не по уму. Это ясно как божий день. Более того, поскольку последние десять лет он жил не в Мускаунти, он не мог знать ни о богатстве Квиллера, ни о его связи с Полли, ни о его чрезмерной привязанности к сиамцам, ни о яблочном амбаре. И, наконец, откуда ему стало известно, что в среду вечером Квиллер будет присутствовать на премьере? Как только Квиллер установил, что преследователем Полли является воскресший из мёртвых Эмори Гудвинтер, на все вопросы появились ответы, в том числе и на такие: что было делать тёмно-бордовому драндулету в элитной Индейской деревне? Почему Мелинда нанесла ему в понедельник после репетиции дружеский визит и так усиленно старалась быть милой?
Теперь Квиллер считал, что она заехала к нему, чтобы осмотреться, а он сыграл ей на руку, назвав слово на букву «в» и продемонстрировав его действие. Он мысленно дал себе пинка, подумав: «Боже, каким я был идиотом!» Он вспомнил об интересе Мелинды к его шотландским записям, которые Эмори украл, вероятно, по её наущению, – на тот случай, если в них содержится какая-либо компрометирующая её информация.
Огонь в камине погас, Квиллер отнёс размякших, сонных сиамцев в их спальню и приступил к рецензии на «Макбета».
СЕМНАДЦАТЬ
Пока сиамцы и все прочие обитатели Пикакса спали, Квиллер написал рецензию на «Макбета», превознося Ларри и проявляя снисхождение к Мелинде. Он понял, что разбор спектакля, поставленного в маленьком городке, должен производиться с позиций доброжелательности. Однако, стремясь создать видимость беспристрастия, он написал, что считает излишним появление на заднем плане изображения кинжала, когда Макбет произносит: «Что в воздухе я вижу пред собою? Кинжал!» Он сформулировал это так; «Кинжал отвлекает внимание зрителей от великих слов Шекспира, хотя знаменитые строки, возможно, и смущают современных филологов, вступая в противоречие со здравым смыслом: "…в воздухе… вижу… кинжал"«.
Убедившись, что рецензия написана достаточно миролюбиво, он отправился спать, не забыв завести будильник. Утром ему надо было отвезти Полли в библиотеку. Хотя тип с бульвара и был схвачен, её машина всё ещё находилась в ремонте.
– Меня встревожил твой неожиданный уход вчера вечером, – сказала она, когда он заехал за ней. – Но Арчи объяснил, что это театральный жест, который позволяют себе театральные критики.
