я поднимаю свинцовую голову и накрываю руки Николая своими, поворачиваясь, чтобы встретиться с ним взглядом.
— А как насчет твоей мамы? — мягко спрашиваю я. — Она когда-нибудь была отомщена?
44
Николай
Мои руки сжимаются на плечах Хлои, ее вопрос ударил меня, как удар ниже пояса. Ожерелье, блестящее на ее шее, должно было подсказать мне направление ее предстоящего допроса, но я все же не ожидал, что она примет именно такой подход… знать так много о том, что произошло.
— Полагаю, Алина снова говорила с тобой. Мой голос грубеет, когда я отступаю назад. Мой взгляд падает на ее кулон, бриллиант в форме сердца насмехается надо мной, напоминая мне о вещах, которые я пытался забыть. С усилием я отрываю от него взгляд и снова смотрю на лицо Хлои. — Что именно она тебе сказала?
Закусив губу, она встает. "Немного. Больше она со мной не разговаривала — это было только утром, прямо перед моим отъездом. Она сказала что-то вроде: «Он убил ее. А потом Коля убил его. Я не был уверен, кого она имела в виду в то время, но недавно я обдумывал это, и я думаю… я думаю, что это должна быть твоя мама. Она поднимает руку, чтобы коснуться кулона, ее карие глаза мягкие и темные. «Это принадлежало ей? Поэтому Алина хотела, чтобы я надел его сегодня вечером и в тот вечер? Как некое напоминание тебе обо всем этом?
У меня перехватывает горло, и я отворачиваюсь, внезапно нахлынув на воспоминания, а вместе с ними и обжигающую ярость и горе. И под всем этим скрывается ужаснейшее чувство вины, осознание того, что то, что я сделал, в конечном счете непростительно. Ядовитый коктейль так близок к тому, чтобы выкипеть, и я не уверен, что смогу сдержать свое слово и рассказать Хлое всю историю, но тут ее маленькая ладонь касается моей, а пальцы сжимают мою ладонь, заставляя меня замолчать. поддерживать.
— Скажи мне, — бормочет она, вставая передо мной. Глядя на меня, она поднимает наши соединенные руки и прижимает их к своей груди. — Пожалуйста, Николай. Мне нужно знать."
Так она и делает. Я должен ей сказать правду, какой бы уродливой она ни была.
Глядя в ее перевернутое лицо, я делаю вдох и начинаю.
45
Николай
— Когда я был примерно в возрасте Славы, я думал, что моя мать — принцесса, — говорю я холодным и ровным тоном, несмотря на то, что в моих венах кипит колдовское зелье. «Высокая, стройная, всегда надушенная и накрашенная, она носила красивые платья, сверкающие драгоценности и высокие каблуки даже дома и настаивала на том, чтобы все вокруг нее было настолько красивым, насколько мы можем это сделать, особенно мы сами». Воспоминания давят на меня, заставляя меня чувствовать, что воздух исчезает из комнаты, но я продолжаю. «Валерий тогда был совсем малыш, а Алина еще не родилась, поэтому мы с Константином единственные, кто помнит те годы… те, когда наша мама была еще немного счастлива».
"В некотором роде?" Перевернутое лицо Хлои отражает одновременно сочувствие и осторожное любопытство, когда она прижимает мою ладонь к своей груди. — Она никогда не была полностью счастлива?
«Не в моей памяти». Я высвобождаю руку из ее хватки и подхожу к своему столу, чтобы занять место. Таким образом, я чувствую себя немного лучше, менее вероятно, что поддамся желанию схватить Хлою и трахнуть ее, пока ни один из нас не сможет здраво мыслить, не говоря уже о том, чтобы выкопать ядовитую грязь, которая является моим прошлым.
Она следует за мной, присаживаясь на угол стола, бело-золотое видение в ее вечернем платье, пойманный луч солнца, все мое. "Почему? Они никогда не были влюблены? Или что-то случилось?»
Я изо всех сил стараюсь удерживать взгляд на ее лице, а не на декольте, где кулон насмешливо подмигивает мне. «Я точно не знаю, но подозреваю, что это началось с Константина. Мой отец хотел, чтобы сын был похож на него самого, кто-то, кто в конечном итоге возьмет на себя новую капиталистическую империю, которую он строил, но даже в детстве мой старший брат был другим. Безумно умный, но другой. Я не думаю, что он вообще говорил до трех-четырех лет».
Глаза Хлои расширяются. "Ой. Значит, он…
«В спектре? Может быть. Ему никогда официально не ставили диагноз. В любом случае, это могло быть началом разлада между ними… или, может быть, моя мать просто выяснила, что за человек мой отец. Какой бы ни была причина, я помню, как год от года их брак ухудшался. Каждый раз, когда я возвращался домой из школы-интерната, атмосфера между ними становилась на несколько градусов холоднее, их ссоры учащались… настроение моего отца становилось все мрачнее».
Хлоя нахмурилась. «Почему они просто не развелись?»
«Он не позволил бы этого. Он хотел ее, несмотря ни на что». Я помню, как моя мать кричала на него об этом во время одной из тех ссор, умоляя и умоляя отпустить ее. Стиснув зубы, я отталкиваю воспоминание прочь — оно слишком близко к цели.
— В любом случае, — продолжаю я ровным тоном, — чем больше времени проходило, тем хуже становилось. Когда мне было двенадцать, он взял нескольких любовников и выставил их перед ней. Год спустя он убил мужчину, который, по слухам, был ее любовником. А через несколько недель после своего семнадцатилетия я заметил синяк на ее лице». На выражение лица Хлои я говорю: «Она, конечно, отрицала это, сказала, что упала или что-то в этом роде. Я не поверил ей ни на секунду. Я пошел к отцу и сказал ему, что если я когда-нибудь снова увижу ее больной, он ответит на мой кулак — и я увезу ее туда, где он ее никогда не найдет».
Хлоя втягивает воздух. — Он тебе поверил?
"Он сделал." Мой рот искривляется. «Я был его любимым ребенком, сыном, который был больше всего на него похож. Он знал, что даже в таком возрасте я найду способ сдержать свое обещание».
«Так что же тогда произошло? Как ты…?"
— В итоге убить его? Слова на вкус как яд на моем языке.
Она осторожно кивает, ее взгляд прикован к моему лицу. "Когда это случилось?"
— Шесть… нет, шесть с половиной лет назад. Я только что вернулся в Москву после нескольких лет отсутствия — сначала для службы в армии, потом для получения степени в Принстоне. Все это время я следила за своей матерью, за ее здоровьем и
