я. — Но других у нас пока нет. Поэтому будем этих тренировать и подыскивать таланты. Тем более, что после того как мы начнем показывать зрителям канкан, наши плясуньи начнут, по вполне понятным причинам, из строя выбывать.
После этих слов все заулыбались. Причины оказались понятны всем, даже Моне.
— Теперь о канкане. Танец, как вы уже поняли, с известным подтекстом. Музыка и движения должны быть задорные и, если так можно выразиться, более разухабистые. И одной скрипки здесь совершенно недостаточно. Кроме того окончание танца совсем не годится, — раскритиковал я будущий танцевальный хит.
— А вы можете что-то другое предложить? — с явной обидой произнёс Арнольдик и выжидательно уставился на меня.
— Разумеется могу. Иначе бы этот разговор не затевал. Показав всё что можно и даже, что нельзя, девицы должны по очереди садиться на шпагат и громко взвизгивать, желательно взвизгивать по разному.
— Что означает садиться на шпагат? — с недоумением спросил новоявленный Раздватрис.
Он что не знает, как садиться на шпагат? А ведь вполне возможно и не знает. Когда это выражение в обиход вошло? Да чёрт его знает когда! И как назывался этот элемент у музы Тулуз-Лотрека знаменитой Ла Гулю, которая впервые его и показала? Или ещё не показала. Читал же про Тулуз-Лотрека, но когда он в этом Мулен Руже тусовался, совершенно не помню. Забавно, но увечный аристократ показал всему миру «прекрасную Францию» в очень неприглядном виде. И Ла Гулю у него выглядит как потасканная дешёвая проститутка, с обвисшей грудью. Вот она точно бюстгальтер не носила.
Ладно, не фиг страдать о «La belle France», надо как-то донести до Арнольдика сермяжную правду о «шпагате». Проще конечно показать. И даже, пожалуй, смог бы, но не солидно, да и нога побаливает. Пришлось выражаться культурно и даже подрыгать здоровой ногой, прежде чем до бедного балеруна дошло.
— А… «сплит»! — заматерился он по английски. — Нет не смогут они, как вы настаиваете «сесть на шпагат». Разве что Метелкина, да и она должна потренироваться.
— Да им и не надо! Достаточно вытянуть правую ногу вперед и плюхнуться задницей на пол, — постарался я описать шпагат на минималках.
— Тут главное взвизгнуть эротично. Проделывать все это нужно по очереди. Сначала одна, потом вторая и так далее, — добавил я необходимое требование.
— Если только так, — под откровенный смех Серафимы и хихиканье Мони, пробормотал Арнольдик и, похоже, задумался.
Задумался — это хорошо. Задумался, значит работает. А вот литератор наш господин Иванцов Павел Степанович не улыбается даже и посматривает на меня как-то косо. Вроде как ширинка у меня не застёгнута. Мне даже пришлось глянуть на свои штаны и убедится, что с одеждой у меня полный порядок. Тогда в чём дело?
— Павел Степанович, вам что-то не нравится? — не стал я ходить вокруг да около и решил спросить напрямую.
— Почему вы так решили? — интеллигентно попытался уклониться от прямых разборок Иванцов.
— Ну как же. Хмуритесь вот, посматриваете искоса и с осуждением. И вообще чем-то недовольны. Давайте, пока дело не зашло слишком далеко, проясним ситуацию. Вы выскажете свои претензии, а я постараюсь на них ответить. Вполне возможно, что разногласия наши мнимые и вполне разрешимые.
Иванцов по-прежнему хмуро, но уже с некоторым интересом взглянул на меня. Видимо мое неожиданное, но вполне интеллигентное предложение его удивило и заинтересовало. Чтобы подтолкнуть его к откровенности пришлось немного надавить.
— Смелее, Павел Степанович, не стесняйтесь, «жгите глаголом», как завещал нам классик.
Тот снова посмотрел на меня и, отведя в сторону взгляд, помолчал несколько секунд и, глядя мне в лицо, заговорил:
— Хорошо! Вы, Алексей, заинтересовали меня как умный, любознательный юноша, который хочет стать культурным, образованным человеком. А вчера вы вдруг предстали перед нами настоящим бандитом. Неужели этого уже пожилого человека нужно было бить так зверски? И потом вы же без всякой жалости избили этих молодых людей, почти детей.
Знакомый рефрен — «они же дети». Показать бы тебе, что могут натворить «онижедети» при случае, хотя, наверное, бесполезно убеждать этого старого чудака.
— Вы хотите сказать, что я неоправданно жестоко обошелся с нашими незваными гостями?
— Да так и есть, но не это главное, — поморщился от неприятных воспоминаний литератор.
— Даже так? — непритворно удивился я. — И что же тогда, по-вашему, главное?
— Видите ли. Когда вы ударили лицом об стол этого беззащитного человека, то мне показалось, что вы сейчас забьёте его насмерть. Боюсь, что если вы и в дальнейшем будете вести себя подобным образом, то превратитесь в зверя или в убийцу.
Нет, ну надо же! Какой проницательный дедок. Боится он! Поздно уже боятся. Правда. зверем не стал, да и не стану. Наверное. А вот убийца из меня вполне проклюнулся. Уже и считать перестал скольких так или иначе на тот свет отправил и возможно ещё кое-кого отправлю, хотя и постараюсь, с очередным желающим продырявить мою шкурку, разойтись мирно. Ну опять же, как получиться. Но рассказывать про это не буду.
— Гм…. Неожиданно! Неожиданно! — пробормотал я собираясь с мыслями. — Так вы Павел Степанович полагаете, что я действовал спонтанно в силу необузданности своей натуры?
Тот, чуть сутулясь и глядя в пол, развел руки в стороны давая понять, что именно так он и полагает.
— И совершенно напрасно. Всё гораздо хуже. Действовал я вполне осознанно, прагматично и расчетливо. На этих молодых шакалов, которых вы, любезный Павел Степанович, обозвали почти детьми, и старого хорька надо было воздействовать теми словами и методами, которые им привычны и понятны, и они давно уже не дети. И потом у этого «хорька» в кармане был револьвер. Взведённый револьвер. Всё, что ему требовалось — это пара секунд, чтобы выхватить. А когда выхватить не получилось, то он стал стрелять сквозь одежду. Молодые шакалята тоже пришли сюда бить и убивать. Они пришли с палками, палками по хребтине своей получили.
Произнеся это, я по очереди оглядел каждого. Увиденное, меня слегка позабавило. Моня-Эммануель слушал, открыв удивлённо рот. Арнольдик приподняв брови, смотрел на меня несколько скептически, видимо не поверив в мою прагматичность и расчётливость. Собственно в некоторой степени он был прав, но сознаваться в этом я не буду. Сара же…. Ну с мадам все понятно. Она западает на плохих парней.
А вот литератор меня несколько озадачил. Он глядел на меня опасливо, но с надеждой, что
