но и они в последнее время не выдерживают проверку на прочность.
— С твоей стороны?
— И с твоей, Вадик. Я тебе по телефону сказала много лишнего, я так не думаю, конечно. Ты был прав, это были эмоции, прости. Но, по большому счету, ты никогда не задумывался, как я восприму какие-либо твои действия, будет ли мне от этого неприятно, как на меня посмотрят в свете таких событий окружающие. Это мне нужно блюсти себя везде и постоянно, потому что в твоем окружении тебя осудят, если я что-то сделаю не так. А ты имеешь право позволять себе все, даже поселить на своей даче молодую девчонку, не сказав мне ни слова и позволив своим соседям сделать из этого искаженные выводы. У меня даже студенты судачат об этом за спиной.
— Моя оплошность, не отказываюсь, прости… Но это все исправимо, Яна… Возможно, я не задумывался о многом, возможно дело в разнице в возрасте и восприятии. Мне плевать, что говорят другие: о тебе, обо мне. Я уже давно престал реагировать на эту шелуху, в жизни есть вещи поважнее. Я люблю тебя, как никогда и никого, и мне не важно с чего у тебя начались ко мне чувства. Мои были всегда… Ты правда, думаешь, что я согласился помочь тебе тогда, чтобы затащить в свою постель? Яна, есть масса женщин, которые прыгнут в нее без головняка, и я не буду брать на себя никаких обязательств. Я уже тогда понимал, что добьюсь тебя любой ценой, а ты пришла сама. Перестань анализировать все и всегда, просто живи так, как тебе хорошо… Или дело в другом, и что-то потухло?
— Я не хочу превратиться в, годами ожидающую чуда, любовницу. Которую ты по итогу, все равно бросишь. Мне сложно, я не выдерживаю… Отпусти меня, Вадик…
Он тянется к пачке сигарет на столике, достает одну, чиркает зажигалкой и затягивается. Руки подрагивают, никогда такого за Никольским не замечала. На скулах играют желваки, он больше не смотрит на меня, сидит на диване и нервно втягивает и выпускает дым.
— Иди… — разрывает тишину и мое сердце.
Одно слово. Как приговор. Как реквием по нашим острым, глубоким чувствам, поглотившим нас без остатка, но не оставившим выбора.
На ватных ногах выхожу из дома. Усталость, моральная и физическая обрушивается тяжелой глыбой, затрудняя дыхание и разливая по венам боль и опустошение.
По трассе еду медленно, меня обгоняют машины, кто-то спешит домой, кто-то по делам. А мне никуда не нужно, мир сжимается до размера автосалона, и я не хочу выбираться наружу, потому что там нет ничего, ради чего я хочу жить. Двигаюсь по инерции, как парализованная, не понимая я сделала все правильно или это станет самой большой ошибкой в моей жизни.
* * *
Несколько дней спустя я написала заявление на увольнение из колледжа, рассказала все Маше и стала собираться в Питер.
Маша плакала, я тоже, но жить в одном городе с Никольским я просто не смогу. К этому моменту пришло полное осмысление, что как раньше, уже не будет.
Экзамены сданы, завтра у наших студентов выпускной. Меня, конечно, же пригласили, но я не пойду.
Завтра утром я уезжаю домой. Еще раз проверяю свои чемоданы, часть вещей пока оставлю у тетки, их накопилось столько, что за раз забрать невозможно.
Отношу их в машину, чтобы утром выйти налегке и в путь.
Весь вечер брожу по квартире, запоминая до мелочей маленький мир, где было так хорошо и беззаботно.
Каждый уголок напоминает Вадима, и память вновь несет в воспоминания. Вспоминаю его глаза, улыбку, ласкающие до дрожи руки. Тело, не считаясь с тем, что я сожгла мосты, жаждет его прикосновений, жадных горячих губ. Ощущать его каждым сантиметром кожи, трепетать в его руках и вдыхать, любимый и ставший самым родным, запах.
Пустота осознания пронизывает холодом, парализуя ослепляющей болью потери, оголяя каждый изгиб моей души и оставляя со сломанными изнутри ребрами.
Из раздумий вырывает телефонный звонок. Катя фотограф, высвечивается на экране.
— Алло!
— Яна, привет. Я в Москве. Сегодня моя выставка прошла на ура, — вдохновенно говорит она радостным голосом.
— Поздравляю!
— Спасибо. Звоню сказать, что среди гостей был один человек… В общем, ты заинтересовала представителя одной компании. Знаешь сеть магазинов «Ювелирный дом»?
— Знаю.
— Так вот, они хотят, чтобы ты стала лицом их компании. Я дала твой телефон, они с тобой свяжутся. Там еще Корнев, конечно, тебя расхваливал, чуть не захлебнулся, — смеется она, — а он убеждать умеет, сама знаешь.
— Не скажу, что я сейчас готова вести подобные переговоры…
— Не подойдет, откажешься. Решать тебе. Ладно, пока, у меня такси приехало.
— Пока, Катя.
Может, это знак? Я же хотела что-то поменять. Не всю же жизнь в училках сидеть. Да и деньги там ходят другие, мне уже трудно будет перестроиться на мизерную зарплату.
Ну что ж, Москва, так Москва.
Глава 34
Вадим
Сегодня выходной. Выхожу из бассейна, накидываю халат и бреду на кухню выпить кофе. Включаю аппарат, потирая, режущие, уставшие глаза.
Не спал до утра, курил, наматывал круги по двору, потом колесил по ночной трассе и только под утро удалось уснуть на пару часов, скорее от переутомления.
Сигареты и виски — это теперь моя привычная ночь. Потому что, когда она наступает, в диком, безмолвном одиночестве, обостряется чувство потери и нутро заполняет давящая, невозможная тоска. Тоске по Яне, по времени, проведенном с ней, по эмоциям, что вызывала во мне.
Когда она ушла, понимал, что будет хр*ново, но не предполагал, что на столько.
«Отпусти меня, Вадик».
Как лезвием по горлу. Именно так я тогда себя ощутил.
Словами можно крепко обнять, больно ранить и даже предать. Ее слова не ранили — убили. Неожиданно и болезненно, открывая шлюзы для хлынувшего из ран отчаяния.
Мог ли я ее удержать? Нет. Почувствовал в ней какой-то болезненный надлом и истощение.
Вспоминаю ее, сидящей за столом и любующейся видом за окном. Всегда казалась такой любящей, такой моей. Как я упустил момент, когда наши отношения дали трещину? На каком этапе я дал маху? Ведь это случилось не тогда, когда она увидела на даче Сашку, это стало лишь точкой отсчета до скорого, разнесшего меня на куски, разрыва.
Что дальше? Что у меня есть? В доме, когда Яна бывала здесь, было все также, но сейчас я отчетливо ощущаю, что тогда было все по-другому. Здесь не было пустоты, которая теперь накрывает оглушающей тишиной.
Моя
