– Вижу, вы поймали ВРАЧА. Где он, в допросной? Или уже в тюрьме?
Владимир Андреевич опустился на стул рядом.
– Мы его должны поймать. Без шуток. Я зол не меньше тебя, но давай держать себя в руках. Что-нибудь удалось понять?
– Кроме того, что он дерзкий, кровожадный и умный?
– Саша…
Она вздохнула:
– Нет. Что по уликам?
Подумала о Бризе. Это он, заменяя Гольцева, должен был наряду с другими обследовать квартиру убитой. Как он? Давно не звонил.
– Камеры нет. Дом старый. Опрос соседей ничего не дал. За час в лифте поднялось предостаточно народа. Вечер. Все едут с работы. Естественно, никого подозрительного. Соседка, собачница видела Гольцеву, но ничего вразумительного сказать не смогла. Её псина была не в духе, рычала весь вечер. В общем, она тоже была не в духе, и даже не поздоровалась, хотя с Машей общалась. Точнее будет сказать, пользовалась её услугами в качестве медсестры. Следов уйма, криминалисты в лаборатории и твой Резников тоже.
– Не мой.
– Саш, о ваших отношениях все знают. Можешь не притворяться. И о том, как он вечно сливает тебе инфу, я в курсе.
Она молчала.
Рукавица откинулся на спинку, какое-то время блуждал взглядом по осыпающейся штукатурке. Кабинету требовался ремонт. Всему зданию требовался. Посмотрел на детектива, понизил голос:
– Спасибо, что приехала. Я слышал, что тебе неуютно работать вне дома. Но ты мне нужна. Начальство рычит, Власовы требуют выдать убийцу, а я в тупике.
Она хмыкнула. Не удержалась.
Он сделал вид, будто не заметил:
– Никто не ожидал смерти Маши. А я ведь её знал...
– Откуда? Гольцев новичок.
– В первый день его провожала сестра, – мягко улыбнулся, – очень милая девушка. Надеюсь, Гольцев справится.
– Он не выглядит слабым. – Александра мысленно сравнила его с Димой.
– Не выглядит. Но Маша была сильнее.
Она не знала Машу, но очень хотела взглянуть на её вещи. Иногда личные предметы говорят о человеке гораздо больше, чем самый содержательный разговор.
Перед глазами всплыли часы Виталины, носки Снежаны, галстук Димы и куртка Бриза.
– Хреновые у нас дела… – протянул Рукавица, осматривая её записи. Жертв всё больше и подозреваемых немало.
– У меня на примете Андре.
– Да. И мой человек должен вот-вот подъехать вместе с этим гражданином. Но улики косвенные, так что… К тому же не стоит забывать про бывшего мужа Римской.
– Которого до сих пор не найти, – добавила Александра. – И это странно.
– Сдох в канаве. Как вариант.
– Или он нужен убийце. Как вариант.
Запиликал телефон. Рукавица ответил. Привезли Андре. Владимир Андреевич и Селивёрстова обменялись взглядами, и, не сговариваясь, двинулись в сторону допросной, теша себя иллюзией, что поймали того.
Глава 42
Удача не может улыбаться постоянно. И убийце пришлось это признать. Слишком легко и гладко всё шло. Поэтому поимка Андре не удивила. А его поймали, нет сомнений. Иного объяснения, почему тот молчит просто-напросто нет. Он всегда отвечал на звонок. Всегда. Он зависел от убийцы, а, значит, вывод верен. В противном случае, он лгал, а ложь не принималась сердцем с детства. С того момента, как открылась жестокая правда. И если Андре обманывал, это обидно. По-человечески.
Проверить догадку.
Быстрый вызов единственного номера, и мелодичный голос, надрываясь, сообщил о полицейском визите. Беременная даже не поинтересовалась именем звонившего.
Что ж… Беспечность убийце на руку.
Лёгкая тревога. Раз Андре взяли, он где-то прокололся. Не сдаст ли?
Внутри боролись сомнения. Сдаст, если лгал. Будет нем, если говорил правду. Но не стоит забывать: полиция умеет убеждать. Вывод? Любой вариант требует действий, нуждается в игре ВРАЧА. И главное, в запугивании блондинки.
В руке шуршали пакеты. Звуки не раздражали. Напротив – ободряли убийцу.
Подъезд, лифт, дверь, ключ. Дом. Улыбка. Усталость.
И обед. Сытный. Необходимый.
***
Снежана вязала, стараясь унять волнение. Виталины всё не было и не было. Телефон не доступен. Села зарядка? Она не хотела думать о плохом, но вдруг Миша подкараулил подругу и…
Снежана потрясла головой, отгоняя панику. Нет. Всё хорошо. Всё должно быть хорошо. Завтра они уедут на дачу, и там она обо всём забудет. Никакого бывшего мужа, терзающих воспоминаний; неизвестности с Марком. Всепоглощающего страха.
На столе рядом с мотком синих ниток стояла кружка чая. Снежана отхлебнула обжигающей жидкости и сделала очередную петлю. Это снова была повязка на волосы. На этот раз Снежана выбрала простейшую схему – не на продажу. Ту, по которой можно вязать, не глядя, по памяти, интуитивно. И не думать.
Ни о чём не думать.
Время шло, Виталина не возвращалась. Мысли кружили вороньём и, словно по картине Хичкока, клевали упрёками. Одежда ей понадобилась… К чёрту эту одежду! Обошлась бы как-нибудь. Не на месяц же едут! А теперь Вита может оказаться в опасности. Если уже не отказалась…
Мысли терзали. Даже сердце побаливало. Нервы тревожной мелодией звучали в ушах, напоминая о всевозможных триллерах. Раньше она их любила. До того, как познакомилась с Мишей. Хотя, и в их совместной жизни они один раз смотрели «Основной инстинкт». Это было незадолго до свадьбы, до того, как началась кошмарная жизнь.
Взгляд на часы. Они по-прежнему висели неровно, с едва заметным наклоном вправо. Если не присматриваться, не заметишь. Но Снежане было нечем себя занять, и пока Вита ездила к ней на квартиру, она всё время поглядывала на циферблат. Пыталась припомнить, что именно произошло с часами, раз Вита ими так дорожит и не разрешает даже прикасаться. Часы – это память о маме? Какое-то особое воспоминание из детства?
Поворот ключа, и, громко приветствуя, в комнату заглянула Виталина.
– Не скучаешь? Молодец, Снежанка, так держать. А я, чёртовы тараканы, замоталась с этим снегом. Навалило, невозможно про…
Снежана обняла подругу, не дав возможность закончить фразу.
– Опять волновалась? В порядке я. Миша меня не трогал.
Снежана отскочила.
– Он приходил?
– Он сидел в твоей квартире, – ухмыльнулась Вита. – Таракан напыщенный.
– Вита… – Снежана побледнела.
– Да, взломал замок и сидел, как ни в чём не бывало. Пил.
Снежану затрясло.
– Шутка. – Подмигнула подруга. – Не было никакого Миши. Успокойся. Связываться с ментами он не станет. Наверняка, смирится с тем, что тебя не вернуть. И сопьётся от досады.
