отойдёт от наркоза, будем готовы отпустить домой.
Мчусь обратно к папе с новорождённым.
Пока я отсутствовала, приезжала скорая – оказывается, муж её всё-таки вызвал. Сам, не посоветовавшись, перед нашим отъездом. Приехавшей бригаде сказал, что жену увезли в ближайший роддом. Обсуждаем происходящее, велю ему успокоиться, обрабатываю ребёнка, он совершенно здоров. Укачиваю, девочка сладко засыпает.
Успокаиваю мужа:
– Всё, можно расслабиться. Иру скоро заберём, кровотечение остановили, она в порядке, с маленькой всё хорошо.
Решаем выпить по рюмке коньяку и пару часов подремать. Ложимся. Только уплываю в долгожданные объятия Морфея, как в дверь начинают настырно ломиться – стучать, звонить, кричать. Ещё одна скорая, уже специальная, детская, которую вызвал первый наряд, передав информацию о рождённом дома ребёнке.
Молодой, симпатичный и удивительно неприятный детский доктор разговаривает с нами ледяным тоном:
– Я должен осмотреть ребёнка!
– Да, доктор, конечно. Но, может, мы всё-таки не станем её будить, так хорошо, что девочка уснула. Мамы пока нет, давайте её дождёмся!
– Нет, я обязан, будите!
Разворачиваю крошечную девочку. Доктор нарочито, демонстративно жёстко проводит осмотр. В норме, в условиях роддома, на это уходит не более двух минут, а иногда и меньше – профессиональному педиатру обычно с первого взгляда понятно, в каком состоянии находится новорождённый. Опытные детские доктора могут определить, всё ли с ребёнком хорошо, даже по тому, как он спит!
Но этот молодой человек явно воспылал к нам неприязнью и старательно вымещает свои эмоции на ребёнке. Уж не знаю, что послужило тому причиной – то ли огромная богатая квартира с высокими потолками в старинном доме на набережной в одном из центральных московских районов, то ли поспать ему не дали, то ли выдернули из объятий молоденькой медсестрички, но ненависть так и сквозила в каждом движении.
Долго осматривает ребёнка, трогая его резко и брезгливо. Выслушивает пульс на каждом крошечном запястье и на каждой щиколотке – для того чтобы понять, что с младенцем, этого не нужно! Но он нарочно делает так, причиняя девочке максимальное беспокойство и дискомфорт.
– Доктор, скажите, пожалуйста, а для чего такой долгий осмотр? В роддоме постоянно вижу, что это делается намного быстрее…
Злобный взгляд из-под очков:
– А вы кто?
Отшучиваюсь – мол, работаю в роддоме уборщицей.
Осмотр длится уже тридцать минут! Папа девочки закипает – даже ему, не медику, давно понятно, что происходит ничем не обоснованное медицинское насилие, настоящая профанация. Наконец не выдерживает:
– Пожалуйста, покиньте мой дом! Прошу вас сейчас же уйти.
У доктора каменеет лицо. Он демонстративно медленно собирается и всё-таки уходит. Выдыхаю:
– Слушай, какой ты молодец, что выпер этого идиота!
Снова пеленаем девочку. Пытаюсь укачать раскричавшегося, измученного чужими недобрыми руками ребёнка.
Спустя десять минут штурм квартиры доктором из гитлерюгенда повторяется, теперь уже в сопровождении двух молодых, щекастых увальней-полицейских, явно не так давно получивших свои удостоверения – даже не знаю, откуда он умудрился так быстро их откопать. Стоят с вытаращенными глазами, мало что соображая. Доктор пытается их взбодрить:
– Я должен забрать ребёнка, потому что здесь он находится в опасности!
Прошу его пояснить:
– А в чём, по-вашему, она заключается?
– Я не обязан перед вами отчитываться! Считаю именно так – оставить его здесь не могу!
Отец:
– Я подпишу отказ, убирайтесь!
– Не принимаю вашего отказа! Чем вы вообще можете доказать, что ребёнок ваш? У вас есть документы на него? Я его забираю! Не имею права оставить в состоянии угрожающей ему опасности!
Пухлые недалёкие полицейские растерянно пялятся на двух яростно препирающихся мужчин. Переводят глаза на меня, на обстановку квартиры, которая явно не тянет ни на притон, ни на подпольную лабораторию по изъятию органов у новорождённых в пользу практикующих незаконные методы омоложения миллиардеров.
Не выдержав экзистенциального абсурда происходящего, вклиниваюсь:
– Доктор, а у кого через два часа после появления на свет есть документы? Этот ребёнок только родился, что вы несёте!
Но безумная свистопляска с выкриками «А вы вообще ему кто?!», «Да я отец!!!», «Да чем докажете?», «Ребёнку угрожает опасность, его необходимо срочно отсюда эвакуировать!» крутится по бессмысленному кругу ещё целых полтора часа. И это после бессонной ночи и дикого стресса, осады закрытого роддома, выпитого в попытке расслабиться коньяку и трёх минут сна.
Наконец один из полицейских уходит – скорее всего, посовещаться с начальством. Возвращается с видимым чувством облегчения на лице:
– Вот вам бумага, пишите, что от всего отказываетесь, и на этом конфликт с точки зрения закона будем считать исчерпанным.
Когда доктор-садист и стражи порядка всё-таки очистили помещение, мы буквально валились с ног. Вымотанный папа пробормотал, что если немедленно не ляжет в кровать, то рухнет прямо здесь, и шаткой походкой удалился в спальню. А я… Что я? Я железная.
Укачивая ребёнка, параллельно связалась с роддомом, где сообщили, что пациента отпустить пока не смогут ещё как минимум сутки – по причине большой кровопотери, низкого уровня гемоглобина и необходимости нахождения под капельницей и наблюдением.
Заодно наконец дозвонилась до затерявшейся в недрах сотовых сетей коллеги. Что случилось исключительно вовремя: Ирина в больнице, её обессилевший супруг покинул поле боя, а кому смотреть за новорождённым? Правильно – конечно же, мне! Которой до обморока и гипогликемической комы оставалось всего ничего. И потому даже при всём желании я уже не осилила бы такой подвиг.
Так что подмога в лице сменившей меня коллеги оказалась как нельзя кстати, и я уехала. Спать! А потом снова вернулась, чтобы забрать из роддома оклемавшуюся Ирину. И везла её домой. И снова возилась с младенцем, пока её муж дрых беспробудным сном Ильи Муромца после победы над Тугариным Змеевичем.
И думала: да, замечательно, когда всё идёт хорошо и женщина легко и красиво рожает дома. Всё волшебно и прекрасно: никто не дёргает, рожаем в воду, горят свечи, звучит тихая классическая музыка, рядом любимый муж – идиллия, картинка! Но всё, что происходит потом, – боже, да стоит ли оно того?
На этих родах я потеряла минимум год жизни, изрядный кусок здоровья и массу нервных клеток. Испытала невероятный стресс ответственности за чужую жизнь, не имея ни поддержки, ни защиты. Обстоятельства вынудили воевать с замаячившей в непосредственной близости тупой, агрессивной системой. И никакие деньги не способны этого компенсировать.
Безусловно, произошедшее не отменяет вины системы, настолько всё извратившей, что женщина, лишь бы не попасть в её удушающие объятия, согласна рисковать – и очень многим. Даже благополучно рожавшая до этого три раза в дорогом роддоме, не в системе ОМС, почему-то на четвёртый раз спрашивает: а можно мне уйти от системы?
