которые ранее София никогда не употребляла: картофель и фасоль.
— Что с тобой? — спросила Ксения, заметив, как бледнеет София.
— Не знаю… тошнит, — испугано отвечала София Юрьевна.
— Непраздна? — удивленно спросила царица.
София не ответила. Она уже неделю, как не может признаться сама себе, что забеременела. Это был такой страх — осознать, что ребенок зачат во грехе, потому женщина отметала даже мысль, что внутри ее зародилась жизнь. И что делать? Это позор, так как понятно же, что зачатие произошло в плену, от казака…
— Токмо не вздумай что дурное сделать! — строго повелела царица, расценив молчание Софии, как согласие.
— Что ты, царица! Грех то! — испуганно ответила София на намек царица, что она может избавится от ребенка. — Все, что со мной в России случилось — грех и гореть мне в аду.
— Атаман тебя снасильничал? Али ты по воле своей? — строго спросила Ксения.
— Не ведаю, что и ответить… по воле, — София поникла головой.
А Ксения уже не гнала от себя мысли о том, что нужно избавляться от Яноша Радзивилла. И она поможет подруге обрести свое женское счастье.
*…………….*……………*
Рига
5 мая 1607 года
— С кем я говорю? — спросил богато одетый шляхтич, брезгливо рассматривая стоящего перед ним козака.
— Пронка Черный я, — ухмыляясь, отвечал подручный атамана Заруцкого.
Пан не смог сдержать своего неудовольствия от того, что ему предстоит вести переговоры с мужичьем. Проговаривая мысленно имя казака, Казимир Любацкий, коронный представитель в торговом городе Рига, наделенного правом самоуправления по Магдебургскому образцу, так и не смог понять, от какого полного русского имя «Пронка» является производной. Поляк знал, что русское мужичье может именоваться на рабский манер уничижительными именами, но Пронка… не понять.
— Я желаю говорить с Иваном Заруцким, — голос шляхтича звучал требовательно и строго.
— А я желал бы с бабой на сене оказаться, а вот тут, с тобой приходится говорить, — издевался Пронка.
Казимир было дело схватился за эфес своей сабли, но неимоверным усилием воли остановил себя. Все равно нужно поговорить, но если представилась бы возможность, то он бы этого казака… больно, долго.
— Почему я не говорю с атаманом? — перефразировал свой вопрос пан Любацкий.
— Не может он, я за него, — отвечал Черный.
Больше Казимир не стал спрашивать о судьбе атамана, догадавшись, что с ним не все ладно. Может и убили Заруцкого. Конечно, данная информация помогла бы в переговорах. Все же, как знал Любацкий, у казаков лидер имел большое значение и при его потери возможен и разлад в отряде.
— Положение такое, что вам не взять замок, — говорил переговорщик от города, желая попробовать убедить казака, что осада бесполезна. — Уже скоро сюда придут войска, уже созывается Посполитае рушание [сбор шляхты на войну].
— Ты, пан, не принимай меня за сиволапого, не дурнее иных буду! Так что не надо петь про сбор шляхты, али о том, что осада бесполезна. У тебя тут нет помощников, все войско польское русскую землю топчет. У меня же более трех тысяч войск. Вот еще пушки жду, — казак Черный резко посерьезнел.
— Не верю, — сказал Казимир Любацкий.
— Хозяин барин! — сказал Пронка и развел руками.
— Чего вы хотите? — Любацкому надоели игры вокруг да около, ему было столь неприятно говорить с мужичьем, что пан поспешил перейти к делу.
— Всех людей, что мы взяли в полон, забираем с собой…- Черный начал перечислять условия ухода казаков, но Казимир перебил его.
— Людоловы! — зло прошипел шляхтич.
— И что же? А вы людей не выводите и ранее не выводили в свои земли? Али скажи, что не грабите, да баб не насильничаете? — отвечал Пронка Черный. — Все же я договорю, а далее ты сам решай. Нам нужны все кони, что в Риге, а так же пятьсот тысяч талеров.
Казимир Любацкий аж закашлялся.
— Ты хоть цифры такие понимаешь? А сколько это серебра по весу? — ухмыляясь спрашивал коронный представитель.
— Вот тут подумал, так еще мне нужно сто подвод с запряженными конями, кабы серебро вывезти, — спокойно сказал Пронка.
— Мы обсудим, — зло сказал шляхтич и поспешил удалиться обратно в крепость.
На самом деле, Пронка вел переговоры в такой манере, чтобы шляхтич оскорбился и сам отказался разговаривать. Так же и требования были таковыми, чтобы показались невозможными. А все из-за того, что казак хотел поквитаться за смерти шестидесяти трех побратимов. Его направили на переговоры, но Черный считал, что нужно биться. Может даже садиться в осаду, или брать город решительными приступами.
— Как атаман? — спросил казак Черный, подойдя к возку, на котором был уложен Заруцкий.
— Не приходил в себя! Но ты зубы не заговаривай, об чем договорились с ляхом? — спросил казачий сотник Николай Тетерин.
Подтянулись и другие командиры. Получался своеобразный военный совет у тяжелораненого атамана, ну или Казацкий Круг.
Вчера, когда казаки уже мысленно были внутри крепости, защитники смогли удивить. Ну не было видно пушек на крепостных стенах. Когда наемники скрылись внутри замка, а рижане, которые не смогли совладать с тремя сотнями казаков, так же бежали в замок. Вот тогда из проема ворот и грохнули орудия, выкашивая дробом и своих же рижан, и, причем в меньшей степени, казаков. Ну кто мог догадаться, что рижане решаться бить по своим же? Вероятность вбежать на плечах горе-вояк в замок была большая, а соблазн это сделать застил глаза.
Атаман распознал ловушку, успел отдать приказ развернуться. Однако, конь Заруцкого получил пулю, а сам атаман сильно ударился головой о булыжную мостовую. Но и не это стало причиной того, что атаман не приходит в себя, или не только это. Арбалетный болт, что попал в ногу вызвал серьезное кровотечение, Заруцкий же, не обращая внимание на кровь, бой не покидал.
*…………*…………*
— Ротмистр вы сделали так, чтобы письмо «случайно» попало к русским? — спрашивал, вернувшийся с переговоров, Казимир Любацкий.
— Да, пан, просто подложил одному из убитых рижан. Эти казаки не брезгуют даже грязными штанами, все снимают с убитых. Так что письмо обязательно окажется в руках русских, — отвечал Клаус Миллер.
Разговор с ротмистром состоялся сразу у крепостных ворот, по возвращению Любацкого с первого раута переговоров. А после Казимир Любацкий отправился к
