дела создал современную английскую бюрократическую систему, о которой так много уже сказано. Так или иначе, административный аппарат был выведен из сферы политики и не зависел более от воли министра, обеспечивая преемственность ведомственных вопросов. Второй мерой, которая, правда, была проведена королевским указом, являлась отмена покупки офицерских патентов. Офицеры в британской армии должны были сдавать экзамены и звания давались за заслуги, а не за деньги.
В дальнейшем были предложены законы об образовании (закон Фостера), об университетах, о лицензиях. Закон об образовании был достаточно либеральным. Однако он не вводил бесплатного образования и передавал контроль за школьными округами специальным советам, но сохранялся религиозный характер образования. Радикалы и диссентеры утверждали, что в большинстве советов власть захватят англиканские церковники и народу придётся платить за то, что ему будут прививать чуждый символ веры. Многие либералы проголосовали против или воздержались, но билль всё же прошёл. После этого старый радикал Джон Брайт вышел из правительства.
Весьма серьёзной реформой стало введение закрытой подачи голосов. До этого голосование было открытым и поименным (если этого требовал один из кандидатов). Это ставило избирателей в зависимость от лендлордов и позволяло последним контролировать исход выборов в округах. Несколько улучшилось положение профсоюзов. До закона 1871 года их просто терпели, теперь они получили легальное право на существование. Наконец, была реформирована крайне архаичная система высших судов.
Внешняя политика Гладстона отличалась миролюбием. Британия молчаливо согласилась на разгром Франции в ходе франко-прусской войны. Столь же молчаливо она согласилась на ревизию со стороны России пунктов Парижского договора, касающихся Чёрного моря. Некоторые осложнения с США вокруг захваченного ещё во время Гражданской войны парохода «Алабама» также были решены без ультиматумов и угроз. Это не понравилось общественному мнению, привыкшему к активной наступательной политике (forward policy) времен Палмерстона. Ходила шутка: а что сделает Гладстон, если Китай потребует Шотландию? Уступит сразу, выждет время, а потом уступит или прибегнет к помощи посредника? В целом Гладстон придерживался традиционной либеральной концепции: правительство должно быть простым, компетентным и дешевым[227].
Рутина парламентской жизни нарушалась только небольшими, но ярким стычками с лидером оппозиции Дизраэли, многие из которых стали хрестоматийными. Именно в 1860 — 1870-е годы личная борьба между двумя лидерами достигает наивысшего накала. Так, премьер-министр обрушился с упреками на лидера оппозиции и говорил очень возбужденно. Дизраэли спокойно ответил: «Хорошо, что ораторов в палате общин разделяет широкий проход и такая крепкая мебель».
Когда попытки Гладстона умиротворить Ирландию не дали результата, а лишь разожгли национальное движение в этой стране, премьер-министр прибег к помощи армии. Лидер оппозиции припомнил недавние слова Гладстона о том, что всякий сможет управлять Ирландией при помощи войск и пушек, и сказал: «Действительно всякий, и даже этот уважаемый джентльмен»[228]. К 1873 году реформаторский пыл Гладстона поутих. Нерешённость ирландской проблемы привела к провалу правительственного билля об университетах в Ирландии. В гневе Гладстон ушел в отставку и собирался уйти из политики. Однако лидер оппозиции отказался сформировать правительство меньшинства, Гладстон вновь вернулся к власти, взяв портфель и министра финансов, чего обычно премьер-министры не делают. Он понимал, что позиции его кабинета стали шаткими и сбавил реформаторскую энергию, готовясь к внеочередным выборам.
В январе 1874 года, опасаясь дальнейшего падения популярности, Гладстон добился роспуска парламента. На всеобщих выборах со значительным перевесом победили консерваторы. «Что ж у меня будет промежуток отдыха между парламентом и могилой», — сказал Гладстон и заявил о своем уходе с поста лидера либеральной партии. Он твёрдо решил посвятить время своему любимому Гомеру и разоблачению двуличной политики папства. «Теперь я последователь, а не лидер либеральной партии», — заявил он[229].
Однако очень скоро рядовой член парламента Гладстон вновь заставил говорить о себе. В 1875 году Восточный вопрос вновь вышел на первый план европейской политики. Болгарское национальное движение было потоплено в крови турецкими войсками. В близкой к Гладстону газете «Дейли ньюс» была опубликована шокирующая статья об этом. Британское правительство, которое традиционно поддерживало Османскую империю, никак не отреагировало на эти зверства. Дизраэли запросил английского посла в Константинополе и тот дал утешительный ответ. Премьер-министр ответил в парламенте на запрос в тоне полученной из Турции реляции. Вскоре оказалось, что массовые убийства на Балканах действительно имели место. Газеты поместили жуткие подробности. Премьер-министр был вынужден признать, что его дезинформировали, но это не повод, чтобы менять политику и терять проверенных союзников. Парламент был на летних каникулах, и дело можно было замять. В ответ долго молчавший Гладстон написал памфлет «Болгарские ужасы и Восточный вопрос». Он лежал больной в Говардене и уже давно не был в Лондоне, поэтому памфлет был самым действенным орудием. Брошюра пестрела такими фразами: «Дикая и разнузданная оргия… Турки — бесчеловечные представители человечества… Ни один каннибал из Южных морей не сможет слушать об этих ужасах без отвращения». Памфлет имел шумный успех и вышел общим тиражом более 40 тысяч экземпляров[230].
Английское общественное мнение было настроено против Турции. Это связывало руки Дизраэли. Королева Виктория была до глубины души возмущена эти памфлетом. Она назвала Гладстона «полоумным смутьяном» и «просто безумным человеком». В письме к своему премьер-министру она расценила поведение автора «Болгарских ужасов» как «антиобщественное и просто позорное». Чтобы открыто поддержать Дизраэли, она согласилась открыть сессию парламента 1877 года, навестила его в поместье Хагинден и полуофициально осудила «сентиментальную эксцентричность престарелого человека»[231].
Вскоре маятник качнулся в другую сторону. В Восточный вопрос вмешалась Россия и началась очередная русско-турецкая война. Британию захлестнула волна шовинизма известная как джингоизм. Газеты, митинги и даже королева требовали наказать русских и повторить урок Крымской войны. Гладстон оказался в числе немногих пацифистов. Тогда стало знаком хорошего тона ходить к его дому и бить камнями окна. Даже многие члены его партии осудили его позицию, но задел был сделан. Гладстон напомнил о себе. Когда острота кризиса миновала, и Дизраэли привёз из Берлина мир с честью, Гладстон продолжал ворчливую агитацию.
В следующем, 1879, году Гладстон начал свою знаменитую Лотианскую кампанию (по названию графства Лотиан или Мид-Лотиан в Шотландии, от которого он намеревался выставить свою кандидатуру в парламент), хотя никто ни о каких выборах не объявлял. В своих речах он обрушился на консервативное правительство с критикой, прежде всего, его внешней политики. Он назвал её безнравственной, беспринципной и дорогой. Все эти колониальные авантюры не дали Британии ничего, кроме осложнений с другими странами. Огромные военные расходы ложатся бременем на плечи налогоплательщиков. Внешняя политика должна быть простой и дешёвой. Таковы основные тезисы Гладстона. Особенно он
