такой вместительной, как внедорожник Липси, поэтому пару коробок макарон и мешок муки пришлось, скрепя сердце, бросить.
– Ничего, успокоил полицейский гнусавым от маски противогаза голосом, – вы можете вернуться за ними, если они вам очень дороги.
– Да ну их, – махнул рукой Липси.
– Неплохо вы запаслись… Вашей сестре хватит этого на год. У неё большая семья?
– Э-э… Нет, сэр. Муж да ребёнок.
– Угу. Ну, значит – на полгода. Но это уж точно.
Полисмен закрыл багажник, отправился за руль. Уселся, стянул маску. Липси уже готов был пристроиться рядом, когда лошадиное лицо сказал:
– Ключи! Непорядок, сэр. Бак у вас, конечно, пустой, но ключи всё-таки заберите.
– Да, действительно, – кивнул Липси.
Он уже выдернул ключ из замка зажигания, когда позади него взревел двигатель, и жёлто-синий "Форд" за пару минут растворился в тумане.
Липси ещё некоторое время стоял посреди дороги, прислушиваясь к удаляющемуся звуку машины, увозящей всё его богатство.
А он даже и номер не запомнил. Но ничего, он запомнил лошадиную морду этого полисмена, так что когда дойдёт до кордона, сразу отправится…
Да никуда он не отправится…
Но какой мерзавец, этот полисмен!
Да полисмен ли это? Наверняка нет. Какой-нибудь преступник, убивший полицейского и присвоивший его машину. И слава богу ещё, что Липси остался жив!
34. День двадцать пятый. Шон Деллахи
Он долго ещё не мог понять, что с ним случилось, где он и почему лежит в вонючей луже грязи. Снег под его телом растаял, смешавшись с пеплом. Вся кожа под промокшей одеждой и лицо горело и чесалось. Трещала голова, а на щеке запеклась коркой кровь.
Ему и смотреть не надо было, чтобы понять, что машины нет. Это стало ясно сразу, как только ему удалось вспомнить всё, что произошло до того, как этот проклятый хохотун вломил чем-то ему по затылку. Бутылкой, наверное, которую прихватил "на дорожку". Конечно, вон, везде валяются осколки стекла.
Вонял издали собачий труп. Холодный ветер выстудил спину.
Он поднялся, постоял, пошатываясь. Тошнота, которая исподволь назревала, поднималась в пустом желудке, прорвалась наружу бессильной рвотой, от которой голова готова была развалиться на части, как та бутылка.
Похлопал себя по карманам, чтобы убедиться, что Липси не оставил их без внимания. Убедился. Не было ни денег, ни оружия.
Вот же паскудник, этот весельчак! Мразь… И как Деллахи просмотрел тот задумчивый огонёк в глазёнках этого клоуна! Вернее, он его заметил, но не обратил внимания. Подумал, что это от жадной голодной радости… Вот же дрянь!..
Утерев рот, шатаясь как пьяный, едва удерживаясь на протезе, он дошёл до паба. Порылся в кладовой, которую они с Липси очистили почти до голых полок. Взял пару банок тунца, прихватил бутылку виски, нашёл под стойкой нож.
Ему не сразу удалось найти ту улицу, что вела к церкви.
Старик всё так же сидел на скамье, уставясь в окно дома напротив. Живуч! Ведь наверняка он не ел не меньше трёх недель… Хотя, нет, это вряд ли. Без воды он столько не протянул бы.
Деллахи присел на скамью рядом с безумным старцем.
– Ну, ты как, отец? Жив, смотрю, ещё…
– … целыми днями в огороде у себя копалась оно и понятно семья-то была не малая а Кинсли чего там зарабатывал то разве заработок был так слёзы одни он ведь даже на платок не заработал чтобы те слёзы утереть вот и говори после этого мне что она не права была когда ушла от него…
– Есть будешь, отец? – Деллахи толкнул его локтем, принялся открывать консервы.
– … только маленького конечно не отвадить было от отца любил он его только увидит бывало в конце улицы уже кричит Кинси Кинси идёт это он так звал его Кинси не выговаривал все буквы а такой чудной был мальчишка и такой прям симпатичный в мамку ага добро что не характером пошёл а то выросло бы невесть что…
– Держи, старый, – Деллахи вложил в иссохшую старикову руку банку. Управляя его рукой, поднёс полную рыбы жестянку к носу бедолаги.
– … оно конечно и выросло не бог весть что однако же вон посмотри парень как парень и девки за ним так и увиваются так и мельтешат вокруг чего ж конечно работящий и при деньгах всегда а им чего ещё надо-то коли бы ещё…
– Да помолчи ты! – прикрикнул Деллахи, беря старика за голову и почти окуная носом в рыбу. – Чуешь? Еда. Есть надо.
Старик замолчал. Однако ни головы не повернул, ни на еду не обратил никакого внимания. Тогда Деллахи взял нож и долго, преодолевая стариково равнодушие, кормил его по кусочку, разжимая рот, складывая в него пищу. В конце концов, старик, кажется, что-то понял и распробовал. Он оживился, челюсти его задвигались охотнее и быстрей. Пришлось скормить ему и вторую банку.
– Ты вот что, отец… – пробормотал Деллахи, когда с кормлением было покончено и старик неуверенно присосался к бутылке виски, которую он вручил ему. – Ты вот что… Я тут полежу у тебя в доме? Это ведь твой дом? Полежу, ладно? Отдохнуть мне надо. Что-то в сон меня тянет. Посплю.
– Ага, – неожиданно осмысленно произнёс старик. Деллахи даже показалось, что его повеселевшие бесцветные глазки стали смотреть на мир удивлённо и весело. – Они тогда ещё молодые были.
– Кто? – не понял Деллахи.
– Молодые были глупые уж как он за ней ухлёстывал слышь-ка это же смеху было на всю деревню ему-то понятно тогда не до веселья было а мы с Коулом как увидим что он…
– Ну и ладно, – Деллахи хлопнул старика по плечу, поднялся, пошёл к дому, возле которого тот сидел.
В доме было темно и воняло, но не мертвечиной хотя бы. Плесенью, затхлой кислятиной и запустением – вот чем.
Он повалился на скрипучий диван. Расстегнул рубаху на груди. Грудь и живот были красные, покрылись то ли волдырями, то ли прыщами, чесались и несло от них чем-то медицински-химическим. Хотел встать и пойти поискать воды, чтобы смыть впитавшуюся в тело гадость, но не было уже сил подняться. Так и уснул…
Проснулся и первым делом глянул на часы. Шёл пятый час. Но то ли утра следующего дня, а то ли – вечера всё того же… По солнцу не определишь – солнца нет, оно умерло.
Грудь и живот приобрели багровый оттенок свежего ожога, превратились в одну сплошную язву, состоящую из множества лопнувших гнойничков. Кожа горела, зудела и, казалось, лопалась.
Поднявшись, он вышел из дому. Старик так и сидел на скамейке, дремал,
