Книга Полет Пустельги - Сергей Дмитриевич Трифонов

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95

на связь по радио и потребовал для себя самолет из Рехлина. Мне показалось, что он действует по собственной инициативе и просто желает выбраться из окружения. В самолете я ему отказал. Тогда он вновь вернулся в рейхсканцелярию. В этот же день по приказу фюрера я отправил на учебном самолете «Фокке-Вульф» Фегеляйна к Гиммлеру. На следующий день он вернулся обратно.

Около шести вечера прибыл командовавший группой армий «Центр» Шернер, чьи войска вели бои в Силезии и Чехословакии. Он прилетел на самолете и удачно приземлился в Гатове. Накануне фюрер присвоил ему звание фельдмаршала. Фюрер принял Шернера вместе с Борманом, Бургдорфом и Фегеляйном. Затем они с глазу на глаз совещались больше часа. Фюрер с Шернером вышли в приемную, где последнему вручили фельдмаршальский жезл. Фюрер обнял Шернера и приветливо сказал: «Фельдмаршал! Я бы хотел вас четвертовать. Мне нужно четыре Шернера». Все засмеялись. Шернер, улыбаясь, поприветствовал нас новым фельдмаршальским жезлом и уехал в Гатов, откуда на двухмоторном бомбардировщике Не-111Н улетел обратно в войска.

— Вам известно, о чем совещался Гитлер с Шернером?

— Точно нет. Но 1 мая Борман сказал, что фюрер поручил Шернеру стянуть все его войска к Берхтенсгадену. Возможно, зная об этом, Бургдорф, Фегеляйн и Геббельс после отбытия Шернера оживились. Они вновь заговорили о возможности отъезда фюрера из осажденного Берлина в «альпийскую крепость». Геббельс неоднократно повторял: «Фюрер организует новое наступление из неприступной крепости. Уверяю вас, господа, еще ничего не потеряно». Вскоре мне стало известно о том, что фюрер отправил Фегеляйна к обергруппенфюреру СС Штейнеру, командующему 3-й армией, с приказом отрезать русские войска, прорвавшиеся к Берлину с севера, а затем атаковать их из района Ораниенбурга. Все эти, как нам казалось, хорошие новости к концу дня послужили поводом к всеобщей радостной пьянке в буфете фюрербункера. Борман стал центром компании. Он радостно со всеми чокался, веселил анекдотами секретарш Кристиан и Юнге, объяснял захмелевшему Гюнше, что никакая опасность нам больше не грозит. Венк, Шернер и Штейнер скоро будут в Берлине.

Поздно вечером в коридоре я встретил рейхсминистра иностранных дел Риббентропа. Я был удивлен, куда делась его обычная спесь. Он разговаривал с штурмбаннфюрером Линге о планах фюрера. Когда Риббентроп услышал, что фюрер пока не собирается покидать Берлин, он занервничал и попросил устроить ему встречу с фюрером. После двадцатиминутной беседы с фюрером рейхсминистр, ни с кем не попрощавшись, немедленно уехал. От Раттенхубера я знаю, что Гитлер велел ему больше не пускать Риббентропа в Ставку.

— Вам известно, куда убыл Риббентроп? И каким способом?

— По словам Раттенхубера, рейхсминистр уехал в Гамбург. Но каким видом транспорта, мне не известно. Самолет я ему не выделял. Этим же вечером в бункер явился бригадефюрер СС Монке и доложил, что отряд СС численностью в три с половиной тысячи человек готов защищать фюрера до конца. Фюрер тут же назначил его командующим обороной правительственного сектора Берлина.

Баур еле шевелил языком. Нужен был перерыв.

Воспоминания счастливого человека

Полеты над горными массивами считались самыми сложными для летчиков. В них пилота всегда сопровождали два чувства. Первое — это восторг от неземной красоты горных массивов, от игры солнечного света на ледниках и зеленых склонах, от вида гордо парящих орлов на таких высотах, куда не поднимаются другие птицы. Пилот сам ощущал себя одной из таких независимых птиц. Душа его наполнялась радостью, сознанием своей недосягаемости, избранности. Другое — это чувство постоянной опасности. Оно ни на минуту не покидает вас. От момента взлета до удачной посадки. Хочу подчеркнуть, не чувство страха, а именно осознание постоянно присутствующей опасности. Тот, кто говорит, что он не испытывал этого чувства, либо законченный лжец и фанфарон, либо психически нездоровый человек.

Авиация конца двадцатых — начала тридцатых годов широко шагнула в своем развитии по сравнению с первой четвертью ХХ века. Однако нужно помнить, что аэронавигационные приборы были все же несовершенные, двигатели относительно маломощные, конструктивные особенности, аэродинамические свойства машин продолжали желать лучшего.

Руководство компании очень редко переключало меня на такие легкие маршруты, как Мюнхен — Берлин или Мюнхен — Париж. Оно прекрасно знало об опасности полетов в горах и было удовлетворено моей безаварийной практикой. Если бы они только знали, чего это стоило! На высоте 4–5 тысяч метров наступало кислородное голодание. У большинства пассажиров сначала синели губы, затем они теряли сознание. А каково было экипажу? Конечно, мы были привычны к этому. Но могло случиться всякое, пилот — тоже человек. Наконец, в 1929 году самолеты оснастили кислородными масками и кислородными подушками. Теперь на борт можно было брать и детей.

Горючее наших транспортных самолетов представляло собой смесь бензина и газолина в равных пропорциях. В нормальных условиях полетов над равнинной местностью никаких проблем не возникало. Но над Альпами столкнулись с явлением, в результате которого, к большому нашему удивлению, мы остались живы. Мы летели из Милана в Мюнхен. Повалил густой снег. Альпы исчезли из поля видимости. После получения радиограммы об ухудшении погоды по всему маршруту я поднял машину до 4300 метров. Температура за бортом опустилась до —30 °C. Высота облачности достигла пяти тысяч метров. Внезапно заглохли все три двигателя. Я начал снижаться и попал в густую облачность. По моему приказу бортрадист в эфир передал авиационный сигнал бедствия «PAN», а также наши приблизительные координаты на случай катастрофы и поисков самолета. Барограф неумолимо показывал снижение высоты: 3000, 2900, 2700, 2200 метров. Вдруг внизу все стало черным-черно. Значит, мы находились либо перед самой горой, либо пробили толщу облаков и летели в расщелине между гор. Бог милостив. На высоте 2100 метров я увидел, что мы шли в расщелине, где тянулись лесные заросли. Я рассчитал, что при благоприятном стечении самолет самортизирует о верхушки деревьев. Это погасит удар, и, возможно, обойдемся без жертв. За бортом было —15 °C. В тот момент, когда самолет почти снизился до верхушек деревьев, заработал левый двигатель. Я потянул штурвал на себя, и внезапно включился средний двигатель. На двух двигателях «Рорбах» долетит куда угодно. Страшное напряжение спало. Когда мы пролетали над Инсбруком, заработал третий двигатель. Знали бы вы, как я был счастлив в тот момент!

На аэродроме в Мюнхене меня ждала Доррит, чтобы на машине отвезти домой. Как же она встревожилась, когда узнала о нашем сигнале бедствия. Лицо ее было заплаканным. Она еще долго всхлипывала, прижавшись ко мне. За руль сел я. Ну а наши

Ознакомительная версия. Доступно 19 страниц из 95