Минни верна себе. Это не эгоизм, не эгоцентризм и тем более не вредность. Это здоровый взгляд на реальность. Наоборот, у меня возникли бы сомнения в её искренности, если бы внезапно Эмма перестала осторожничать и принялась во всём со мной соглашаться.
Это сложно. Не торопиться сложно. Но я понимаю, что в противном случае нам обоим не понравится конечный результат. Всё же я имею представление, на что иду, а она — нет. В этом моё преимущество, поэтому снисходительность — моё второе имя.
Я знаю эту девушку. В ней нет подводных камней, скрытых мотивов и скелетов в шкафу. Вообще-то, он у нас общий — в виде забавного белобрысого Тора.
Когда я смотрю на Лекса, мне становится грустно за отца — парень ему обязательно понравился бы. Сообразительный, весёлый мальчишка. Живой ум, светящиеся глаза. Я чувствую нашу связь, и она мне очень нравится.
Никогда не думал, что скажу это, но мне в кайф переписываться с семилетним мальчишкой. Лекс рассказывает, как прошёл день, что проходили в школе, жалуется на учительницу, хватается достижениями в играх. Иногда шлёт фотографии — свои или того, что интересует его в данный момент. Эти снимки, сделанные камерой его старого телефона, весьма примечательны. Парню удаётся ухватить суть вещей. Я даже показываю их кое-кому из своих друзей, кто увлекается фотографией, и они говорят, что у автора есть потенциал. Но сейчас этого автора интересуют исключительно паровозы.
Один из снимков, тот, где я попросил его сфотографировать Эмму, у меня на заставке. От неё самой подобной милости ждать не приходится. Минни до сих пор удивлённо округляет глаза, когда я делаю ей комплимент, и, похоже, с этим мы будем жить ещё долго.
На том снимке Эмма держит в руках чашку и задумчиво смотрит в окно. На её лице играет улыбка, и мне кажется, я знаю, где её мысли. Вернее, с кем. Потому что однажды, задумавшись о ней, я поймал в окне такое же отражение.
Новогодние каникулы я провожу в Сиэтле. Большую их часть — в доме Эммы. Во-первых, потому что мне там нравится. Во-вторых, потому что в моей квартире нет ёлки. Лекс великодушно простил мне рождественское утро без подарков, но к новогодней ночи мы вместе заказали их по интернету. Под причитания Эммы, разумеется.
— Зачем тебе коньки? Ты и хоккеем-то никогда не интересовался.
— Мик по выходным играет в хоккей в парке. Обещал, что и меня научит. Говорит, там круто.
— Мик в октябре запястье сломал на катке. Это, скажу тебе, ни разу не круто.
— Попробовать всё равно стоит. Вдруг понравится.
— А если нет?
— Продадим коньки на и-бэе, — тут же находится мальчишка.
— Очень хорошо! Теперь все покупки согласовываете со мной. Оба. Это ясно?
— Ясно.
Я прекрасно вижу скрещённые пальцы за спиной Лекса и на всякий случай делаю то же самое.
Утром я работаю у себя. Звонки, совещания, переговоры. В бизнесе каникул нет. К Эмме приезжаю ближе к обеду и уезжаю далеко за полночь. Лексу перед сном обязательно нужно со мной поговорить. Часто я просто смотрю, как он втайне от матери режется в онлайн-игрушку. Эмма говорит, что я первый мужчина, кроме Сеймура и Шона, кто с ним разговаривает на равных.
Шон, кстати, мне очень в этом плане помог, рассказав кое-что о мальчишке ещё до того, как Эмма с сыном оказались в моём доме.
— Они всегда вместе. И это не просто отношение матери и сына. Это дружба на равных. Тебе придётся убедить парня, что ты не собираешься между ними влезать. Сразу необходимо выбрать сторону, понимаешь?
— Не совсем.
— Покажи, что ты на его стороне. Что станешь помогать ему заботиться о матери.
— Как-то странно. Ему всего семь.
— Представь, что пришёл знакомиться с её родителями. Так вот, сын — это во сто крат круче.
— Откуда такие познания? — я всё равно ставлю слова Шона под сомнение.
— Фло подсовывает мне книгу за книгой на тему воспитания детей. Сначала сама читает, потом я, потом мы это дело обсуждаем. Поскорей бы уже ребёнок родился, иначе я превращусь в плаксивый аналог доктора Фила.
— Мне она нравится, Шон.
— Кто?
— Твоя жена.
— А Эмма?
— Нравится — не совсем то слово.
— А какое слово правильное? Учти, помимо сына у неё есть весьма суровый дед. Ну и, честно говоря, я. Потому что, если ты обидишь эту девчонку, я тебе и без указки Флоренс голову откручу.
— Угрожаешь?
— Предупреждаю. Эмма очень многое сделала для нашей семьи. Возможно, когда-нибудь я тебе об этом расскажу.
Когда-нибудь случается на следующий день за ужином.
Я же говорю — трепло.
И всё же именно благодаря предупреждению Шона я не дрожу, как один из тех комнатных задохликов, которых по недоразумению называют собаками, когда в восемь часов рождественского утра на кухне появляется всклоченный мальчишка и говорит, что хочет в туалет.
Чтобы не будить Эмму, я отвожу Лекса в свою спальню. Жду, пока он делает свои дела. Успеваю даже написать пару писем.
Лекс выходит из туалета, осматривается, но уходить не торопится. Стоит у двери и крутит головой по сторонам. Долго на что-то решается, затем медленно обходит комнату, останавливается рядом и заглядывает в открытый лэптоп. Рассматривает то, что лежит на столе: смартфоны, планшет, блокнот, где я по привычке делаю пометки.
— Почему здесь нет ёлки? — спрашивает
— Потому что это не моя квартира.
— А чья?
— Не знаю. Вообще-то, это что-то вроде отеля. Ты когда-нибудь бывал в отеле?
— Да. Много раз.
— Ну вот. А я не люблю отели, поэтому всегда останавливаюсь в подобных квартирах.
— Тут тоже на завтрак можно взять всё, что захочешь?
— В принципе, да. Только надо ждать, когда привезут.
— Я люблю блинчики с малиновым сиропом.
— Я тоже. Только с шоколадом.
— От шоколада у меня начинают чесаться глаза.
— Сочувствую. А у меня аллергия на маринованные овощи.
— Бе. Я тоже их не люблю.
Так у нас появляется кое-что общее.
Мне всё ещё трудно представить, что этот мальчик — мой брат. По возрасту он ближе к сыну, и я пытаюсь разговаривать с ним так, как со мной говорил отец: прямо и не делая скидки на возраст.
— Мне нравится твоя мама. Вроде бы я тоже ей нравлюсь, но это не точно.
— А когда будет точно?
— Когда она сама скажет об этом.
— А если не скажет?
— Значит, мне надо сделать так, чтобы сказала.
— Например, поцеловать?
