Книга Училка и миллионер - Маша Малиновская

Так мы и живём следующие три недели. Костя учится быть отцом, а я пытаюсь принять, что я теперь у Савы не единственный родитель.

Малыш привыкает к новому дому и присутствию папы в своей жизни. Точнее, он привык куда быстрее меня. Уже дня через три после переезда, Савелий спокойно идёт на руки к Макарскому, успокаивается у него, если ударился или чем-то расстроен, и даже засыпает по вечерам.

Признаю, что это вызывает у меня некую ревность. Однако, с другой стороны я понимаю, что то, что у моего малыша есть отец и, кажется, даже любящий, по крайней мере, идущий в этом направлении, это хорошо. Для детей всегда хорошо, когда полная семья. Только бы Макарскому не надоело играть в отца, потому что нет ничего хуже, чем когда ребёнок родителю становится неинтересен.

А ещё мы прошли через юридическую процедуру установления отцовства, и теперь у Савелия фамилия и отчество Кости. Немного непривычно для меня, конечно.

Что касается меня и Кости, то мы продолжаем поддерживать холодный нейтралитет. Все наши разговоры и вопросы касаются только Савелия. Когда Макарский дома, я, тем не менее, чувствую напряжение, будто плечи кто стянул тугими ремнями. Стараюсь не встречаться с ним взглядом, отвожу глаза. А вот он смотрит. Совершенно при этом не таясь и не смущаясь. Открыто так, отчего я чувствую, как под его взглядом теплеют мои щёки. Ненавижу это ощущение жара, стараюсь отвернуться, чтобы не заметил, стараюсь сама не замечать, но выходит с трудом.

А вчера так и вовсе долго сердце колотилось и никак успокоиться не могло.

Костя приехал вечером позже обычного, выглядел расстроенным и уставшим. Взял на руки Савушку, что подполз к его ногам и посмотрел на меня совсем уж странно. Слишком остро как-то. А потом, после того, как искупал малыша, пока я переодевала его и кормила кашей на кухне, Макарский налил себе стакан виски и выпил почти залпом. Провёл нас до двери нашей с Савой комнаты, оставшись за порогом. А я, перед тем как закрыть дверь, подняла глаза и поймала его горящий взгляд. Настолько обжигающий, что едва не задохнулась.

Чисто интуитивно повернула ручку замка на двери, хотя с момента переезда ни разу не запирала её. И шагов удаляющихся сразу не услышала.

Уснула я далеко не сразу. Савушка сладко засопел довольно быстро, а я всё продолжала ворочаться в постели и не могла избавиться от назойливой дрожи где-то в районе желудка.

Не исчезает странное ощущение и утром. Оно тише, почти незаметно, но всё же я понимаю, что оно есть. И усиливается, когда встречаю в кухне Костю. Сегодня суббота, и он в офис не поехал.

— Давай малявку сюда, — берёт сонного малыша на руки, давая мне возможность развести Саве кашку.

Я передаю сына, случайно прикоснувшись к руке Макарского, а сама будто разряд получаю. Ненормально это — так на него реагировать. Это в прошлом. Просто напряжение от всей этой ситуации с угрозами и переездом, видимо, не рассеялось ещё.

Пока грею воду и отмеряю нужное количество каши, замечаю, как подрагивают руки. Хочется сжать кулаки, чтобы прекратилось это.

И Костя смотрит. Чувствую спиной буквально.

Пусть он перестанет.

Я не хочу, не желаю чувствовать то, что чувствую.

После завтрака я буквально сбегаю с Савой на прогулку. И даже рада сейчас его нежеланию сидеть в коляске, потому что я могу отвлечься от кружащих в моей голове бесформенных мыслей.

Когда возвращаемся, Кости дома нет. Это тоже помогает немного выдохнуть. Я кормлю ребёнка и укладываю его спать. Он почему-то хнычет, судя по всему, животик болит, потому что вдруг обильно срыгивает, и только потом, сделав пару глотков воды, засыпает.

Переложив Саву в кроватку, я иду в ванную. Забрасываю в стиральную машину испачканные футболку и шорты и принимаю душ.

Только вот чистые вещи взять забыла. Хорошо, что вчерашний халат остался на крючке.

Набрасываю его и, завязывая по пути, выхожу из ванной, совершенно не беспокоясь о том, что наполовину раздета. Макарского всё равно дома нет.

Только вот он как раз дома. И я почти натыкаюсь на него. Спешно запахиваю халат, который, небрежно наброшенный, сползает с плеча.

— Не знала, что ты дома, — говорю негромко, чуть откашлявшись, и уже хочу пройти мимо по коридору, но, сделав шаг, понимаю, что Макарский и не думает отступать.

Он зависает, и я буквально физически ощущаю, как его горящий взгляд стекает по моему телу. Как обжигает кожу плеча, с которого снова начал медленно сползать халат. И самое странное, что я даже пошевелиться не могу, чтобы поправить ткань на место. Или даже сказать что-то.

Всё что я могу, это сделать шаг назад, глядя ему в глаза, когда он шагает ко мне. А потом ещё шаг, и я упираюсь спиной в стену в коридоре. Продолжаю смотреть Макарскому в глаза, когда он протягивает руку и, едва касаясь, ведёт пальцами по линии моего подбородка. Непроизвольно задерживаю дыхание, когда спускается на шею, а потом резко сдёргивает с плеча ткань халата, отчего я вздрагиваю.

— Не смей, — могу только прошипеть, даже оттолкнуть силы нет. — Даже не думай, Макарский.

Но он будто не слышит. Заворожённо смотрит на мою оголившуюся грудь, так голодно и цепко, что у меня где-то внизу живота пробивает острый, почти болезненный импульс.

Ещё один резкий рывок, и я уже обнажена перед ним по пояс, и прикрыться не получается, потому что кисти рук запутались в сдёрнутых полах халата. Всё, что я успеваю, так это глубоко вдохнуть, прежде чем Макарский всем телом прижимает меня к стене и, запустив пальцы в волосы, запрокидывает назад голову.

Ещё мгновение смотрит в глаза, прежде чем обрушиться на мой рот. Я упираюсь ему в живот спутанными халатом руками, впиваюсь ногтями через рубашку в кожу, но это не помогает, только лишь сильнее распаляет его. Костя продолжает целовать мои губы, впиваться в шею, сжимать ладонью грудь.

Завязывается молчаливая борьба, и я понимаю уже спустя десять секунд, что победителем мне не выйти. И не потому что он принудит. Не этого ведь добивается. А потому что я уступлю. Потому что огонь внутри разгорается ярким пламенем, захватывая клетку за клеткой.

Потому что я слабая и безвольная.

И потому что безумно его хочу.

И всё ещё люблю… Дура.

Костя высвобождает мои руки из пут халата, и я уже не упираюсь ему в грудь. Я обвиваю его шею, пока он подхватывает меня и несёт в свою спальню, в которой я так ни разу за три недели и не была. Опрокидывает на постель и, не дав опомниться, стаскивает трусы и отбрасывает их в сторону. Я уже не пытаюсь вывернуться или отползти. Потом себя оправдаю. А сейчас, исступлённо дыша, дрожащими пальцами пытаюсь расстегнуть его рубашку, чтобы коснуться горячей кожи.