в центре Питера и там застрелил, забрав сумму, на которую можно было купить два ящика водки.
Знакомясь с делом по окончании следствия, этот тип сказал знаменитую фразу, от которой крякнул даже опытный следователь: «Я все понял; теперь буду не стрелять, а топить — меньше следов остается».
Его адвокат, из числа тех, кого именуют «грязными адвокатами», не гнушающийся никакими «средствами защиты», вплоть до шантажа, подкупа и физической ликвидации свидетелей, еще побегал по экспертизам. Мне звонили эксперты и докладывали, что адвокат обращался к ним с вопросом: за какую сумму они напишут заключение, прямо противоположное тому, которое подшито в дело, и скажут, что пуля-то выпущена совсем не из того пистолета? Но бедолага так и не нашел желающего заработать на ложном заключении — доброе имя для экспертов дороже, они только смеялись.
Тем не менее злодей, наверное, уже вышел на свободу, отсидев свой срок. Вряд ли он вышел белоснежным Божьим агнцем, поэтому остается уповать на экспертов — пусть срочно разрабатывают методики доказывания убийств путем утопления.
Хитрости опознания
Любители американского кино не хуже американских копов знают, как за океаном проводится опознание преступника: потерпевший, заботливо опекаемый несколькими здоровенными детективами, сидит в неосвещенном просмотровом зале. А за звуконепроницаемым стеклом выстраиваются в шеренгу опознаваемые, причем за их спинами линейка. Если известен рост преступника — допустим, сто восемьдесят сантиметров, — то у опознающего есть возможность, сверившись с линейкой, определить, у кого же из предъявленных ему красавцев именно такой рост. Команды опознаваемым — повернуться боком, пройтись, поднять руки — подаются через микрофон, установленный в просмотровом зале. Те, кто предъявляется на опознание, опознающего не видят.
Цель всех этих буржуазных извращений такова: создать потерпевшему максимальный психологический комфорт, предоставить ему возможность спокойно, не нервничая, оценить предъявляемых ему людей и сделать свой выбор. И, конечно, такой порядок должен обезопасить потерпевшего или свидетеля.
К сожалению, для российских следователей такая организация опознания остается недостижимой мечтой.
Хотя при помощи топора и такой-то матери, как в старом анекдоте, наши родные следователи и в застойные годы умудрялись в отдельно взятой прокуратуре устраивать подобие просмотрового зала.
В моей практике тоже был случай нетривиального опознания. Патруль по приметам задержал насильника, а опера его раскололи. Опасаясь, что злодей откажется от своего признания, я решила это признание закрепить: устроить так, чтобы не только потерпевшая опознала негодяя, но и он опознал потерпевшую. Только это было двадцать лет назад, и ни о какой роскоши в виде просмотрового зала со свето— и звуконепроницаемым стеклом не могло быть и речи. Вот вам Ленинская комната (в отличие от помещения для опознаний, имевшаяся в каждом отделении милиции), вот два стула для понятых, один для следователя, вот и опознавайте на здоровье. Но предъявление в таких условиях, скажем, злодея на опознание девушке означало, что девушку я ему уже не смогу предъявить: он ее увидит во время собственного опознания, значит, «встречное» опознание будет незаконным.
Поэтому пришлось изобретать такую сложную схему опознания. Для начала я попросила дежурную часть очистить от постояльцев так называемый обезьянник — помещение в дежурке, куда сажают административно задержанных. Мне оно подходило, так как отделялось от дежурки оргстеклом.
«Обезьянник» в интересах следствия очистили. Следующим этапом подготовки к следственному действию было заклеивание оргстекла старой газетой и проковыривание в ней дырочки для глаза.
На время опознания в «обезьянник» мы посадили задержанного злодея, а с ним вместе — понятых. За газетой злодея видно не было, а сам он все видел в дырочку. Перед оргстеклом помещения для административно задержанных поставили потерпевшую девушку и двух ее подружек. Злодей в присутствии понятых посмотрел в дырочку и сказал: вот она, посередине, это на нее я напал.
Первая часть мерлезонского балета завершилась. Теперь можно было в открытую показывать злодея девушке. И эта часть опознания прошла успешно.
Но не всегда удается построить такие сложные декорации, пользуемся тем, что есть под рукой, хотя в некоторых случаях (и даже очень часто) это может изменить ход опознания.
Например, когда я расследовала дело маньяка Иртышова, настоящей болью для всей следственно-оперативной группы стали предъявления маньяка на опознание жертвам его гнусных преступлений — маленьким детям.
Для опознаний мы располагали тесным и узким помещением, где втроем-то было не разойтись. Если посадить «подставных» на стулья у стены, то любой вошедший тут же носом утыкался прямо в сидящих. Мы с операми тринадцатого отдела переквалифицировались в детских психологов, часами уговаривая мальчишек ничего не бояться. Оперативники увещевали их показать на злодея, если ребята его узнают; обещали, что они будут за дверью и, если что, сразу прибегут на помощь… Не то чтобы мы боялись каких-то эксцессов со стороны Иртышова, просто так успокаивали детей, уже в коридоре начинавших плакать и трястись. Я заверяла малолетних опознающих, что во время всего опознания буду держать их за руку, говорила, что они могут не объявлять вслух, что узнали кого-то, достаточно сказать об этом на ухо мне и понятым…
Может быть, детям было бы спокойнее во время опознания находиться рядом с родителями. Но от участия родителей мы отказались после того, как первые две мамы не смогли сохранить самообладание и бросились на Иртышова. Одни оперативники оттаскивали мам, другие прикрывали грудью маньяка: не хватало нам только смертоубийства во время следственных действий…
Мальчишки выслушивали все это очень внимательно, кивали головами, соглашались, дрожащими голосами говорили, что никого не боятся, но, войдя в комнату, где на стульях сидели трое мужчин и среди них злодей, все равно пугались. И либо громко заявляли, что никого не узнали, либо выкрикивали, что злодея тут нет. А выйдя в коридор, бросались к маме или папе и, показывая пальцами на дверь комнаты, откуда только что вышли, захлебывались: «Он там! Там! С краю сидит, справа!»
Как бы помог нам во время этих опознаний специальный зал, в котором дети находились бы за стеклом и были уверены в том, что страшный злодей их не видит и не слышит…
Но бывают случаи, когда для качественного опознания не нужно никакого специально оборудованного просмотрового зала. Это если опознание проходит не по внешности, а, например, по запаху. Редко, но бывает.
А еще — когда опознание проводится… животными. А что? В сельской местности, где происходят похищения скота, это не редкость. Замечательный следователь, а в последующем преподаватель Института усовершенствования следственных работников, ныне покойный Игорь Евсеевич Быховский долгие годы собирал забавные казусы из практики следователей, приезжавших повышать квалификацию. И был в его коллекции такой перл: выдержка
