в Полтавском, Хорольском, Кременчугском, других уездах Полтавщины. В повстанческий водоворот снова втягивалась Киевщина. Все большие регионы охватывали крестьянские выступления на Харьковщине. Перекинулись они и на Херсонщину, а во второй половине августа эпицентр борьбы переместился на Подолье и Волынь.
Отчаянные усилия гетманских и оккупационных властей локализовать крестьянские выступления и, изолировав друг от друга, подавить их поодиночке, не приводили к желаемому эффекту: ликвидированные в одних местах, восстания разгорались в других[503], не давая режиму ни дня передышки. В конце концов гетманское правительство и оккупанты были уже не в силах контролировать ситуацию и вынуждены были временно смириться с существованием довольно больших территорий, на которых господствовали повстанцы, восстанавливалась власть ревкомов и советов. По подсчетам специалистов, осуществленных на основе анализа документов департамента Государственной стражи МВД, в августе 1918 г. 2/3 территории Черниговской губернии были под властью повстанцев и партизан[504]. Увеличилась по сравнению с июнем территория, контролируемая повстанцами в Звенигородском и Таращанском уездах Киевщины. Вооруженные отряды на длительное время захватили большое количество населенных пунктов в Васильковском, Уманском, Белоцерковском, Сквирском, Фастовском уездах. Немного меньшие подобные зоны возникли и в других губерниях, с той разве разницей, что в промышленных районах остроту классовых битв определяли рабочие.
Количество тех, кто активно противостоял режиму, естественно, не было постоянным. В августе оно достигало 80 тыс. повстанцев и партизан и более 150 тыс. забастовщиков. Оккупанты и служащие Государственной стражи потеряли в этом месяце более 50 тыс. человек[505]. Недаром немецкие и австрийские дипломаты в тот момент не исключали возможности выведения из Украины своих войск. Однако такой позорный финал, конечно, меньше всего устроил бы и Германию, и Австро-Венгрию. Поэтому были приняты дополнительные масштабные меры по разгрому повстанцев, и со второй половины августа инициатива постепенно стала переходить к гетманской власти и ее зарубежным защитникам. Огромное количество причастных к «беспорядкам» были арестованы и наказаны. Часть же повстанцев, особенно из районов Нежинщины, отступила в нейтральную зону, пополняя большевистские отряды, которые готовились к борьбе за восстановление в Украине советской власти.
Ответственность за провал восстания, которое не стало ни всеобщим, ни победным, легла на руководство Коммунистической партии Украины. На пленуме ЦК КП(б)У 8–9 сентября 1918 года в Орле действия Г. Пятакова и его сторонников были расценены как необоснованные, в определенной степени авантюристические. «В наших рядах паника и растерянность, – говорил сам секретарь ЦК, – поскольку в результате приказа № 1 и воззвания «На штурм» получился не блестящий октябрьский переворот, а нечто другое… получилось, конечно, не вследствие наших приказов, и призывов, а вследствие объективно сложившихся обстоятельств…»[506] Стремясь хоть в чем-то оправдать действия и в целом отстоять свои позиции, Г. Пятаков все же вынужден был признать, что перспективы борьбы с силами внутренней и внешней контрреволюции ему представлялись неверно, расчеты не оправдались. Однако даже тогда он проявлял революционное нетерпение, вспыльчивость, и членам ЦК пришлось буквально сдерживать его от призывов снова ехать в Украину, организовывать новые отряды, продолжать вооруженные выступления[507].
К сожалению, потеряно окончание заключительного слова по докладу «Боевые действия повстанцев на Украине», с которым на пленуме выступил секретарь ЦК КП(б)У. Возможно, именно там он приводил мотивы сложения полномочий секретаря Центрального комитета партии, признанные участниками пленума уважительными. Правда, этот вопрос выносился Г. Пятаковым самим еще в начале работы пленума, что может свидетельствовать о принятии им принципиального решения до начала критики его позиции, которая развернулась уже на собрании. Возможно, определенную роль сыграло и то, что, как левый коммунист, Г. Пятаков не мог рассчитывать на полную поддержку со стороны ЦК РКП(б), который с опаской относился к попыткам развязать вооруженные действия на границах с РСФСР. От этого могла исходить угроза срыва Брестского мира. Для выполнения обязанностей секретаря была приглашена С. Гопнер, сторонница Э. Квиринга, хотя она не была членом ЦК (по данным Истпарта ЦК КП(б)У фактически руководящую работу в сентябре – октябре – до II съезда КП(б)У – вел сам Э. Квиринг).
То, что происходило в руководстве Коммунистической партии (большевиков) Украины в начале ее непростого пути, было проявлением болезни, которую Ленин очень точно назвал «детской болезнью левизны в коммунизме», а затем воплощением общих тенденций международного, мирового освободительного революционного рабочего коммунистического движения. Мало какую из тогдашних компартий, которые только рождались, эта болезнь обошла стороной, не оставив своих мучительных следов.
Однако следует учитывать и то, что среди прочих факторов достаточно жестко действовала историческая закономерность, которая и детерминировала подъем коммунистического движения на новую качественную ступень, и во многом определяла его характер, важные особенности.
Существенным следствием массовой борьбы против режима и его иностранных союзников стало революционизирование войск оккупантов, которое приобретало все более отчетливые черты и приводило к бунтам против командования, требованиям покинуть Украину и возвращаться в Германию и Австро-Венгрию для свержения монархических режимов[508]. И хотя угроза быстрого и полного распада оккупационных войск была вполне реальной[509], революционизированных солдат побаивались отзывать на родину или перебрасывать на Западный фронт, который истекал кровью накануне общего поражения стран Четверного союза в войне.
Стихийное сопротивление крестьянства наступлению реакционных сил было обречено на поражение, но неизбежные крестьянские вооруженные восстания вызывали сочувствие, уважение прогрессивных кругов. Одной из причин неудач крестьянской борьбы была неорганизованность, разобщенность повстанческих операций. Не существовало единого руководящего центра, не было широких, точно определенных социально-политических лозунгов. Да и австро-немецкое войско численно преобладало, было крепким и дисциплинированным. 6 немецких корпусов (19 дивизий, 2 кавалерийские бригады) и 3 австро-венгерских корпуса (9 дивизий), рассеянные по всем украинским губерниям[510], надежно блокировали крестьянские выступления, не давали им возможности соединиться в единое русло.
Лишь в некоторых местах, как, к примеру, на Екатеринославщине, масштабность и мощь антигетманского и противооккупационного движения не могла сдержать ни одна сила, и под идейным влиянием Н. Махно, его окружения оно стало долговременным фактором, влияющим на ситуацию в регионе.
Подытоживая анализ событий, происходивших в Украине в период гетманата, можно с полной уверенностью говорить о нем как о качественно новом витке Гражданской войны.
Как и на предыдущем этапе, инициатива изменения неустойчивой ситуации в свою пользу принадлежала социальным «верхам», сгруппировавшимся вокруг генерала П. Скоропадского. Решающий перевес сил режиму обеспечивали австро-немецкие оккупанты. Однако ничто не могло заставить подавляющую часть народа, нации смириться с попыткой повернуть колесо истории вспять, лишить страну тех завоеваний, которые неразрывно связывались с революцией. Потому масштабный конфликт коренился в самой природе предложенного обществу курса и с закономерной неотвратимостью привел к серьезному всплеску Гражданской войны.
Несомненно, ее результаты даже при явной асимметрии реальных вооруженных сил могли быть иными при наличии соответствующего руководящего, координирующего центра. И история «работала» над тем, чтобы он в конце концов появился.
