Вроде бы ничего не обычного, но его вид все равно привлекал внимание. Этот человек был каким-то невзрачным, словно холодным, пустым. И еще Мелехову показалось, что он его уже встречал.
— Черт с ним! — буркнул он, махнув рукой. В другой раз он бы обязательно подошел ближе. Но сейчас было совсем не до этого. Над его шеей, считай, висел меч палача, который вот-вот должен упасть. — Сейчас пацан важнее.
И когда до палаты осталось пара шагов, не больше, вдруг раздался громкий жалобный крик.
— Рафи⁈ Рафи, ты где?
Григорий даже вздрогнул от неожиданности, дернув головой сначала в одну, потом в другую сторону.
— Рафи, черт тебя дери⁈ Где ты?
Кричали из той самой палаты, где лежал этот мальчишка! Мелехов с места рванул так, что шапка с головы свалилась. В руке сам собой оказался револьвер со взведенным курком. Осталось только направить оружие в цель и дернуть за курок. К счастью, в палате, куда он ворвался, как лев, не было никаких врагов.
— Рафи⁈ Рафи⁈ Где ты? — в небольшой комнатушке с одним крошечным окошком стояла узкая железная кровать, на которой металось худое тельце подростка. С головой, перемотанной покрасневшими бинтами, юнец напоминал раненного в бою солдата. — Я один? Я остался один…
Григорий быстро осмотрел комнатку, но так ничего опасного и не нашел. Значит, кричал больной.
— Чего это с ним? — заметив у двери пожилого мужчину в сером халате с неимоверно усталым лицом, Мелехов кивнул на больного. — Умом тронулся что ли?
Доктор пожал плечами.
— Без сознания он. Бредит. Видите, как его голову разворошило колесом. А по поводу ума все может быть, господин вахмистр. Сия материя, как говорил великий Пирогов, есть большая тайна природы, которую нам еще только предстоит разгадать. Может сей малец в этот самый момент видит красочные сны о далеких странах, а может уже превратился в идиота. Поживем — увидим, — философски закончил он, снова пожимая плечами. — Сегодня или завтра точно ясно будет. Очнется в ясном уме — хорошо, нет — будет всю жизнь слюни пускать.
* * *
А в палате рядом на узкой кровати метался худенький парнишка, давно уже сбросивший на обшарпанный деревянный пол мятое одеяло и скомканную простынь. Весь бледный, с черными кругами под глазами, он дергался из стороны в сторону, чудом не падая на пол. Душераздирающее зрелище, заставлявшее отводить взгляд.
Но ещё ужаснее было внутри него — то, что не видно другим и остаётся только с ним, что глодало его не хуже голодного пса. Бушевавшие внутри паренька картины напоминали жуткие полотна Босха с его извращенными описаниями ада и страданий грешников.
Здесь, внутри себя, он остался совсем ОДИН! У него словно вживую оторвали ЧАСТЬ его, оставив неполным, полупустым, неполноценным.
— Рафи? Проклятье, ты где? Рафи? Ответь!
Совершенно ОДИН он бежал в бесконечном полумраке, шарахаясь от каждой тени. Кричал, захлебываясь и хрипя, пытаясь дозваться до своего второго «Я». Только никто не отзывался. Его вопли, словно проваливались в бездну, оставляя за собой лишь пустоту.
— Рафи, черт тебя дери⁈ — дергаясь, юнец резко открывал глаза и смотрел невидящим взглядом в потолок, так ни на что и не реагируя. Стоявшие рядом сестрички вздрагивали, жутко пугаясь такого. Но через какое-то время тот закрывал и вновь проваливался в беспамятство. — Где ты? Отзовись!
И в какой-то момент все прекратилось. Изгибающееся тело вдруг распрямилось и застыло в одном положении, как испустивший последний вздох покойник. Изменившийся в лице доктор, что стоял в дверях, сразу же подбежал к кровати и стал щупать пульс. Решил, что отстрадал, бедолага.
Но паренек был жив. А пластом свалился лишь потому, что вдруг понял: он не только потерял часть себя, но и, вообще, не помнил себя. Кто он? Или что он? В конце концов, зачем он? Вместо ответов было лишь мутное марево.
— Я же есть… Я точно есть… Меня не может не быть… — после недолгого молчания вновь стали раздаваться его невнятные бормотания. — Я знаю, кто я… Я это…
Едва пытался вспомнить что-то о себе, сразу же впадал в ступор. Вновь пустота вместо ответов и подступавшие бесконечные ответы.
— Я это… Я… человек.
Внутри вдруг всплыл первый спасительный круг, ставший для него ориентиром, привязкой для сознания. Он человек! Он живое существо! Значит, он существует!
— Человек… Человек… Человек мужчина?
В сознании, словно в тумане, появился новый ориентир, за который он тут же ухватился «всеми руками и ногами».
В палате же к его бормотаниям уже и не прислушивались, считая их бредом. Сестрички — две измученные дамы в возрасте — уже и всплакнуть успели, «хороня» парнишку.
— Мужчина… Я мужчина…
А это осознание словно «повернуло кран», открывая доступ к воспоминаниям, пусть и обрывочным, схематичным и малопонятным, но все же воспоминаниям.
И его личность, наконец, начала медленно, буквально по кусочкам, собираться в нечто целое, понятное. В сознании один за другим всплывали смазанные лица, обрывки голосом, ощущения и эмоции, превращаясь в огромный винегрет по имени… Рафаэль!
— Рафаэль… Значит, я тоже Рафи.
Он вспомнил, что в другой жизни его точно звали Рафаэлем. Правда, вспоминались и другие имена, почему-то вызывавшие у него стойкое чувство теплоты и принятия.
— Водила? Мазута? Хм, Броня…
Следом нахлынули картинки с какими-то диковинными механизмами, которых в этом мире и в помине не было. Это были массивные машины с угловатыми носами и здоровенными колесами, оставлявшими ощущение грозной силы.
Видел и двигатели, из-за невообразимого числа трубочек, колесиков и цилиндров больше похожих на миниатюрные миры. И главное, все было ему совершенно понятно и знакомо. Он абсолютно ясно понимал предназначение каждой детали, каждого болта и агрегата. С виду непонятные слова, напоминавшие звучание волшебных заклинаний — карбюратор, бензонасос, аккумулятор, инжектор, картер, шатун — сразу же раскрывались их сутью.
— Я точно механик… — сделал он единственный возможный вывод из той мешанины непонятных картинок, которые мелькали в его голове. — Знаток механизмов…
Он еще долго и мучительно пытался вспомнить еще что-то из той непонятной и далекой жизни, но почему-то не удавалось. Лишь головную боль заработал, от которой сейчас было лишь одно спасение — сон. Собственно, этим и занялся.
Окончательно закрыл глаза и сразу же провалился в глубокий сон.
* * *
Рафаэль или Рафи очнулся глубокой ночью. Открыл глаза и быстро огляделся. Ничего не изменилось? Он, по-прежнему, лежал в небольшой комнатушке с узким окошком, сильно похожей на камеру в околоточной тюрьме. Прежними осталась и немудреная обстановка: узкая железная кровать под ним, застиранная до синевы простынь с одеялом, колченогая табуретка рядом. Пожалуй, ничего больше здесь и не было.
— Хм, и что теперь? — уставившись в голую кирпичную стену напротив, он пытался привести в порядок мысли. — Один Рафаэль ушел, второй остался…
Да, его спутник, его неотъемлемая часть исчезли, не оставив и следа. Бедный мальчишка, все время шедший наперекор судьбе, даже не думавший сдаваться под напором многочисленных невзгод, проиграл. Его желания, мечты развеялись, превратившись в невесомый прах. Никогда уже он не станет настоящим имперским мастером первого ранга, не стане владельцем собственной мастерской и не заведет семьи, как когда-то мечтал. И главное, его сестренка, малютка Лана, так и останется бездушной игрушкой в руках знатного рода.
— Рафи, братишка…
По щекам катились слезы. Сердце вдруг сковала такая тяжесть, что дышалось с невероятным трудом. Грудь поднималась и опускалась с хрустом несмазанного механизма.
— Прости… Не уберег…
Снова накатило на него, да еще с большей силой. Не шутка ведь, столько времени у них одни на двоих были мысли, чувства, ощущения. Кажется, от того Рафи даже еще что-то осталось.
— Считай на поле боя оставил сопливого пацана одного… Дерьмовый из тебя командир…
Хотелось взять пистолет и, нажав на курок, выпустить себе мозги. Лишь бы только исчезло это давящее чувство вины, сводящее его с ума.
— Падла ты, ротный. Такого бойца потерял…
С ругательствами на него нахлынула очередная волна воспоминаний, в которых шла настоящая война. Все снова было обрывочным, хаотичным: череда оглушительных разрывов, суматошная стрельба, свист и вой осколков, солоноватый вкус во рту, и сильная боль под сердцем. Похоже, он был на войне и о смерти знает не понаслышке. Вот откуда в голове всплыли «ротный», «боец», «поле боя».
