бокал в сторону. Холодный душ для быстрого протрезвления и крепкий сон без сновидений. Поднимаюсь с постели, как только лучи восходящего солнца окрашивают утренний полумрак дымкой розовой неги.
Бодрый и полный решительности изменить свою жизнь, давлю на педаль газа, накручивая километры дорог, разделяющих нас, а потом с таким же остервенением жму на клавишу дверного звонка.
— Макс — мой сын! — не спрашиваю, а утверждаю, зависая взглядом на стройной фигурке моей сонной Занозы. — Да, Ксения?
Она смотрит на меня потерянным взглядом, хочет что-то сказать. Тяжело вздыхает, прикусывая нижнюю губу, и медленно качает головой. Но я не верю. И точно знаю: она врет. Боится, не доверяет. Это больно ранит меня, но я знаю, что заслужил эту боль.
— Когда он родился?
Заноза сейчас в том состоянии, что под легким давлением выдаст мне всю информацию, я знаю это и не собираюсь отступать. Потом, после того как она признается, заключу ее в объятия, зацелую, заласкаю, залюблю. Сотру губами все ее слезинки. Буду нежить и никуда не отпущу.
— Не ври мне.
Молчит. Смотрит куда-то в сторону, прячет от меня глаза. Знает, зараза непокорная, что в них я все прочту! Я, собственно, и так уже знаю ответ. Она сама его выдала — своим неумелым отрицанием, легким вздрагиванием.
— Ксения, — напоминаю о себе и о том, что все еще жду ответа.
— Да, — тихо, еле шевеля губами, произносит заветные слова. — Да, черт возьми! — срывается на крик. — Доволен? Да, Глеб, Максим — твой сын, но зачем тебе это? Ведь мы тебе не нужны! Тебе не нужна такая жизнь! Я тебе не нужна! Ну, разве что…
Не даю ей договорить, иначе она наговорит столько всего, что ей потом самой же будет стыдно. Одним резким движением перетаскиваю Занозу к себе на колени, одной рукой обхватываю её руки, максимально обездвиживая свою «жертву». Вторая ладонь путается в светлых локонах на затылке. Прижимаю ее к себе и закрываю рот жадным поцелуем.
Наш поцелуй — война. Наш поцелуй — капитуляция.
— Дурочка моя сладкая! Кто тебе сказал такую чушь? — на миг оторвавшись от ее губ, хрипло выдыхаю я.
— Мне и обратного не говорили, — резонно замечает Заноза.
— Прости. — Мимолетный поцелуй в кончик вздернутого носика. — Вот говорю. Ты моя! Вся без остатка! Я тебя никуда не отпущу. Я без тебя просто не смогу. Без тебя и нашего сына…
Эпилог
*Ксения*
— Заноза, — ласково шепчет Глеб, касаясь губами моего затылка, — мы завтракать сегодня будем?
Он стоит у меня за спиной, и его большие горячие ладони медленно ползут по моей округлившейся талии, по-хозяйски укладываются на живот, и наша дочь приветствует его, легонько толкаясь своей маленькой пяточкой куда-то мне под ребра.
— И тебе привет моя сладкая булочка! — нежно приветствует он малышку, наклоняется, задирает на мне футболку и целует меня в то место, куда только что толкнулась наша крошка.
— Сейчас, — хрипло выдыхаю, потому что, как всегда, в такие моменты у меня в горле собирается ком сентиментальности и глаза щиплет от слезинок счастья. — Еще пару минут, мне надо отфотать эту красоту.
— Вот так вот, булочка, мы тут и живем, — жалуется он дочери, все так же склонившись над моим животом.
Мне чертовски неудобно работать над инсталляцией «субботний завтрак для любимых», а тем более запечатлевать это все на телефон, но я стою, почти не шевелясь. Никогда не мешаю им общаться.
Пропустив мою беременность Максом и первые месяцы его жизни, сейчас Глеб с упоением наверстывает упущенное и трясётся надо мной, словно я редкая фарфоровая ваза, способная разбиться от легкого дуновения летнего ветерка.
А я? Я млею от его заботы, пропитанной любовью, кутаясь в наше счастье, как в плащ-палатку, надежно защищающую наш хрупкий, маленький мир.
— Буди Максика, будем завтракать. — Я разворачиваюсь в кольце его надежных рук и, привстав на цыпочки, целую в губы.
— Угу, — вздыхает Глеб, углубляя поцелуй.
— Вы опять? — Недовольный, сонный детский голосок и топот босых ножек вихрем врываются в тишину наступающего утра.
Глеб улыбается, отстраняясь от меня, и подхватывает на руки сына. Кружит его, а тот заливисто смеется.
— Вот подрастешь, встретишь свою женщину и будешь с ней целоваться каждые пять минут, — поучает он Макса.
Любуюсь ими, положив ладони на живот. Я счастлива, безумно счастлива!
Да, дура была, когда скрывала одного от другого. Но судьба-то знает лучше нас, все наши пути-дорожки, встречи-расставания и неизменно ведет к тому, без чего мы уже жить не можем.
— Не-а, — отрицательно качает головой не по годам смышленый Макс.
Ему почти пять, но порой он демонстрирует такие взрослые мысли, которые вводят нас с Глебом в ступор и заставляют перелистывать талмуды по воспитанию гения.
— Будешь, будешь, — подначивает его Глеб.
— Ну, ты же сам говорил, что такой, как мама, больше нет на всем свете, — серьезно подмечает наш малыш.
— Это да, — подтверждает взрослый мужчина и, перехватив сына, держит его одной рукой, а второй обнимает меня.
— Мы завтракать будем? — вновь недовольно бубнит Макс, разрушая наш с Глебом зрительный контакт.
Дружно завтракаем, а после идем паковать чемоданы. Глеб организовал себе отпуск, и на семейном совете было решено провести его на белоснежном песчаном пляже уединенного острова. Тем более, там нас дожидается собственная вилла, полученная мною пару лет назад в качестве свадебного подарка.
Глеб тогда даже организовал выездную регистрацию, и это было так романтично и незабываемо красиво в лучах заходящего солнца, под тихий шелест набегающих на берег теплых волн и далекие крики чаек!
— Я уже решил, что это никогда не случится, — довольно выдыхает он и надевает на мой пальчик колечко с россыпью бриллиантов по всему ободку.
Шутка ли, больше двух лет ждать ответа на предложение сменить фамилию и статус, сделанное по всем правилам в кругу семьи и стоя на одном колене. Папа дал добро, мама сентиментально утерла слезу, а Ришка, сосланная Глебом в закрытый частный колледж для девушек где-то на окраине Лондона, вообще объявила молчаливый бойкот.
«Мне нужно время, — сказала я тогда, сглотнув ком растерянности».
Было ли это страхом? Не знаю. Мне просто хотелось побыть парой, походить на свидания…
— Ну, нам же и так хорошо, — пожимаю плечами, — я знаю, что ты нас любишь, и этого мне достаточно, а штамп…
— Люблю. — Он целует меня, не давая сказать более ни слова. — И любил всегда, только был дураком, гоня от себя эти чувства столько лет.
Жар его губ рушит все преграды, растапливает лед, и я всецело отдаюсь его власти, страсти и неутомимому желанию.
Телефонный
