На Иду заглядывались, ее замечали,Ибо Олива видела ее из своих окон.Все ее тело задрожало от наслаждения,И молвила она так, чтобы никто не услышал:«Другом он будет мне: я хочу ему завтра об этом сказать».[171]
Первая встреча пары следует законам любви между мужчиной и женщиной, и чудо возвращает их к ним же; однополый брак был захватывающим, но опасным приключением. В арабской сказке из «Тысяча и одной ночи» с похожим сюжетом женщины также «стали играть, обниматься и целоваться», хотя арабская лексика здесь несет больший сексуальный подтекст, нежели французская во французской поэме. На третью ночь после свадьбы после угрозы изгнания и даже смерти, если брак не будет консумирован, переодетая царевна Будур рассказывает жене, Хайат ан-Нуфус, всю свою историю. Хайат ан-Нуфус имитирует дефлорацию птичьей кровью и хранит секрет царевны Будур в тайне. Будур правит землей отца Хайат-ан-Нуфус до тех пор, пока не появляется ее муж – Камар аз-Заман. В итоге тайна раскрыта, а Камар аз-Заман женится и на Хайат ан-Нуфус тоже. Сказка построена в основном вокруг подвигов мужчин, и возможные эротические отношения между женщинами составляют небольшую часть текста; обе женщины позднее вступают в связь с сыновьями друг друга, что указывает на определенную степень близости, но вряд ли долгосрочный однополый союз.
Примером институционализированного женского кросс-дрессинга при Омейядском дворе в Багдаде IX века указывает на то, что здесь его не приравнивали к однополым отношениям (если точнее, его приравнивали к мужским однополым отношениям, а не женским!). Рабынь переодевали мальчиками; как выразился один историк, «это одеяние придавало им грациозности и подчеркивало их ягодицы»[172]. Известные как гуламийят (подобные мальчикам), эти женщины, по-видимому, сексуально привлекали придворных мужчин, которых тянуло к мальчикам; как говорят, мать халифа аль-Амина сперва заставляла рабынь переодеваться мальчиками, чтобы «исправить» исключительный интерес своего сына к сексу с евнухами. Стихи, обращенные к гуламийят, показывают, что их привлекательность состоит в смешении гендеров, то есть в том, что они давали мужчинам секс одновременно и с женщиной, и с мальчиком. Но эти женщины становились гуламийят преимущественно по желанию своих хозяев, а не по своей воле. Нет никаких свидетельств о том, что они вступали в сексуальные отношения с другими женщинами, и они только подчеркивают тот факт, что в глазах мужчин все «пассивные» партнеры – то есть претерпевающие пенетрацию – были равны.
Тексты о гинекологии дают нам некоторые данные о сексуальных отношениях женщин с другими женщинами, пусть и весьма уклончиво. Многие средневековые медики считали, что умеренное, регулярное семяизвержение (путем оргазма: считалось, что у женщин тоже есть семяизвержение) необходимо для поддержания здоровья. Девственница или вдова – то есть женщина, у которой не было законного сексуального партнера, но которая все же считалась добропорядочной, – могла заболеть от нехватки оргазмов. В этих случаях, как говорили книги, повивальная бабка должна произвести определенные манипуляции, чтобы облегчить переполненные гениталии женщины. Кажется, что это совсем не похоже на современные лесбийские отношения: мануальную стимуляцию должна выполнять акушерка, и это не считалось половым актом. Тем не менее идея о том, что профессиональный долг одной женщины состоял в том, чтобы дать другой женщине необходимую для ее здоровья стимуляцию, без сомнений, важна для истории женской однополой активности. Один средневековый медик писал о «содомистских» практиках жен итальянских торговцев, которые использовали друг с другом дилдо, пока их мужья были в отъезде, поскольку они не хотели заводить любовников с риском зачать ребенка.[173]