порта, сидя за столом перед стаканом остывающего чая, хмуро выслушал все, вертя в руках кусок сухого печенья.
— Пришли Сечеляну ко мне в кабинет. Вызови немедленно на место происшествия подрядчика и пусть снова установят контроль над артелями. Американца сними с работы, выдай ему рабочую книжку и лопату, пусть провеивает кукурузу.
— Но ведь там работают только женщины и девушки. Его к себе они ни за что не примут. Разве вы не знаете? Да нам с бабами больше мороки будет, чем с мужиками.
— Тогда пусть отправляется на другой берег, в мастерские комиссии. Попроси инженера-англичанина подыскать ему какую-нибудь работу.
Комендант подымался из-за стола, когда заметил греческого консула, направлявшегося в свою контору. Он шел, чуть-чуть покачиваясь, элегантный, улыбающийся, с цветком в петлице. Он вежливо поклонился коменданту.
— Между прочим, господин консул, что вы думаете делать с вашим несчастным американцем? Ведь ему нечего есть.
Консул остановился, учтиво кланяясь.
— Прошу прощения, господин капитан. Этот человек нам не принадлежит. Он не является греческим подданным. Консульство не обязано им заниматься. Полагаю, что он французский гражданин и потому должен находиться в ведении соответствующего консульства.
— Хорошо. Но все-таки он ваш соотечественник, и было бы грешно дать ему умереть от голода как собаке.
— Прошу меня извинить, — поспешно возразил консул, едва сдерживая раздражение, — не смешивайте, пожалуйста. Этот человек, высадившийся на этом берегу, прибыл из французской тюрьмы. Возможно, он бежал оттуда, возможно, он опасный преступник. Нужно его репатриировать, другого выхода нет.
— Как это так? — усмехнулся комендант. — Кто его отвезет назад, в Кайенну?
— Как угодно. Пусть возвращается туда, откуда прибыл. Мы не принимаем разных бандитов и беглых каторжников. У нас, в греческой колонии, только порядочные и работящие люди.
Разговор продолжался уже по дороге, пока оба вместе не остановились напротив французского консульства, которое помещалось в хлебной конторе торгового дома Дрейфуса. Управляющий конторой Жан Фокас, молодой левантинец, бритый, со спортивной фигурой американского типа, руководил филиалом крупной французской фирмы и как почетную должность исполнял обязанности вице-консула. В куртке из верблюжьей шерсти, он сидел, развалившись, в кожаном кресле, читал газету «Тан», перебирая пальцами, по восточному обычаю, янтарные четки.
— Ах! Прошу вас, проходите. Какая честь! Чем я могу служить? Хотите чашечку турецкого кофе… — И управляющий, сгибаясь пополам, рассыпался в любезностях.
Комендант решительно приступил к делу.
— Как думаете поступить с вашим американцем? Его никто не берет на работу. Из-за него одни только беспорядки в порту.
Почетный вице-консул Французской республики вдруг нахмурил брови и выпрямился, но тут же овладел собой и, улыбаясь, вновь заговорил негромким, вкрадчивым, медоточивым голосом:
— Видите ли, это весьма сложный вопрос, можно сказать, исключительный случай… Я пытался уладить его с господином начальником полиции и подыскать причину для удаления: неисправность документов, отсутствие вида на жительство в стране. Ведь это даже в интересах властей освободить порт от такого неприятного и нежелательного типа. Я хотел посадить его на французский пароход, но капитан отказался его взять. Из-за него у меня даже возник конфликт с представительством агентства «Фрессинет». О случившемся я написал докладную записку французскому генеральному консулу в Галаце. Пароход считается частью национальной территории. Капитан обязан взять на борт человека, если передаю его в руки властей я. Разве это нелогично? Я говорил и с представителями Комиссии, и они мне обещали…
Комендант, который все больше и больше хмурился, слушая консула, резко оборвал разговор:
— Меня удивляет, что, желая уладить вопрос подобного рода, вы незаконно обращаетесь к Комиссии и полиции, которые не имеют права вмешиваться в дела порта. Именно так и возникают конфликты между властями.
Вице-консул побледнел. Вся его ловкая дипломатия пошла прахом.
— Прошу извинить, но у меня не было намерений затрагивать власти… — И он рассыпался в бесконечных извинениях.
Раздраженный комендант быстро направился к двери, забыв подать руку представителям двух консульств, которые озабоченно смотрели друг на друга.
Смотритель комендатуры ожидал на улице.
— Английский инженер не хочет принимать американца на работу. Говорит, он слишком стар и для него нет подходящей работы.
— А ты ему не сказал, что это я тебя послал?
— Конечно, сказал, но он ответил, что никто не имеет права предписывать, кого ему принимать на работу.
— Так и сказал? Хорошо. Это мы еще посмотрим. — И комендант, сдвинув брови, направился к себе.
«Извольте видеть… престиж! И черт меня дернул… — размышлял про себя комендант, страдая от назойливой мысли: как тактично и дипломатично уладить конфликт между комендатурой и технической службой. — И все это опять из-за американца!»
Забастовка в порту утихла. Американец нигде не мог пристроиться на работу. Жалкий, одинокий, стоял он на краю набережной, глядя на мутные воды, катившиеся к морю. Хотелось курить, и, чтобы обмануть себя, он сосал потухшую трубку. Табак уже подходил к концу, а в кошельке не оставалось ни одного доллара.
Он поджидал Ахилла, который пообещал устроить его на работу на пассажирской пристани. Отвергнутый всеми родственниками, оставшись безо всякой поддержки, американец с подобострастием слушал своего двоюродного брата Ахилла, оказавшегося единственным, кто протянул ему руку помощи, — из сочувствия или по расчету?..
Ахилл помахал ему с дебаркадера рукой, чтобы американец шел к нему.
— Послушай, Никола, у меня есть хороший план, как тебе заработать на хлеб. На пограничном посту есть лодка. Хозяина у нее нет. Попроси ее в комендатуре.
Американец, слушавший его, опустив голову, вдруг поднял глаза и коротко спросил:
— А почему ты сам до сих пор не попросил ее?
— Потому что мне бы ее не дали. Ты единственный человек, которому комендант даст лодку, если ты попросишь. А когда она будет в наших руках, мы возьмемся за дело. Слушай меня, Никола: грек с головой на плечах не пропадет с голода в этой стране. — И Ахилл приставил палец ко лбу, а его толстые губы сложились в многозначительную улыбку. Свой план он изложил только наполовину.
На пассажирской пристани артель грузчиков не формировалась каждый день. Здесь была постоянная группа греков и румын, которые дружно работали вот уже несколько лет. Толстогубый Ахилл, по прозвищу Арап, обладал некоторой властью над всей артелью. Как старшина грузчиков на пассажирской пристани, он вел переговоры о ценах на разгрузку товаров.
Рано утром, до прихода остальных рабочих, Ахилл привел американца на дебаркадер, и они принялись скатывать на берег какие-то бочки.
Через полчаса появились и другие рабочие. Недовольные и злые, они смотрели на американца, который делал вид, что ничего не замечает. Но достаточно было начать одному: «Эй, Арап, разве мы договаривались, чтобы ты приводил на работу всех своих нищих родственников?» — как
