— низверг их с пирса в море. Ему нужны были деньги на еду, одежду и ночлег, и он поучаствовал в турнире стрелков — поставил на кон самого себя на 10 лет. Мол, в кабальные рабочие пойдет, если проиграет! Ну, он-то знал что ничем не рискует… По тарелочкам стрелял, говорите? Он тут такое вытворял, что… В общем, взял главный приз и хотел уйти, но организаторы турнира обозвали его мошенником и проходимцем, поставили у стены Глафиру, а на голову поставили ей яблоко — так он попал, представляете? Одному в лоб, второму в сердце, третьему — в задницу, когда тот убегать принялся! Далась ему эта девка? Хотя, дело не в девке, наверное… В общем — ему ничего не было, он в целом всё правильно сделал — а то, что они деньги на ставках проиграли — это их личное дело, и обзывать мошенником гениального стрелка — дело последнее. Ну и связываться в тот момент с ним мало кто хотел — у него в барабане еще три патрона оставалось.
Мы с Дыбенкой слушали, затаив дыхание. А Сарыч щелчком пальцев подозвал абиссинца, и тот подал ему новую чашечку кофе. Нам никто предлагать добавки не собирался.
— Потом сюда приехали лощеные холеные путешественники из Альянса — высший свет или вроде того. Молодые дамы и господа, разнаряженные в пух и прах. Это… Это в мореходный сезон было, да. Они на яхте прибыли… Ну и пригласили всех видных людей Свальбарда — Густавсонов, Биглей, Лаптевых, Цукермана, кое-кого из капитанов, ну и меня, конечно, тоже… В общем, искали, кто бы мог сыграть на мероприятии. Лучшие музыканты — у меня в гостинице, но скрипач — прима у меня тогда с инфлюэнцей валялся — и ваш юноша вызвался сыграть… Ну и сыграл — мужчины аплодировали стоя, дамы плакали от умиления и просили остаться на банкет.
Сарыч закатил глаза, почесал бороду, вспоминая детали.
— Он остался, да… С лаймами он шепелявил, с месье — картавил, с тевтонами — гавкал. Он нашел даже успел потараторить с каким-то нихондзином — откуда там нихондзин вообще? Обаял всех и каждого и они предлагали вашему юноше путешествовать с ними дальше, представляете? Я думаю что он — Антихрист, вот что я вам скажу.
Дыбенко подавился, и кофе потекло у него из носа. А я спросил:
— И где нам его найти?
— Я же сказал — я не занимаюсь благотворительностью… Мне нужна помощь в одном деликатном дельце, и лучше всего — людей со стороны. Вы ребята явно бывалые, и вам от меня что-то очень-очень нужно — идеально мне подходите… Встретимся в гостинице, я зайду через часа три, как раз успеете привести себя в порядок!
* * *
Номер в гостинице был аккуратным и уютным, в кране было сколько угодно горячей воды, а еще кастелянша предложила нам купить по паре новых льняных рубах и штанов — как раз на смену одежде, которой занялись прачки. Здесь принимали любую валюту, драгоценные металлы и товары в качестве оплаты — у них имелась специальная таблица, для конвертации цен, грубо намалеванная на аспидной доске у стойки портье.
Чистые и посвежевшие мы спустились вниз — в общий зал, где подавали еду. Наваристый шулюм (знать не хочу, на каком мясе), свежий ржаной хлеб и маленький графин водки — это было счастье в чистом виде.
— Слушай, поручик, а чего это он про Антихриста-то? Парень ведь совсем наоборот… — опрокинув чарку, заговорил Дыбенко.
— А ты больше слушай. Сейчас узнаем что достопочтенный Сарыч от нас хочет — и решим, как быть дальше. Ты вообще птица вольная, это я — на службе. Хочешь — разделим остатки золота — и разбежались?
— Я, конечно, птица вольная и лечу куда хочу, но ты зря так плохо обо мне думаешь… — слегка обиженно отреагировал старшина. — Может, этот парень и для меня кое-что значит? Да и вообще — куда мне теперь идти? В старатели? В контрабандисты? Ну нет, поручик, мы пока в этой истории не разберемся, ты от меня не избавишься, и не надейся!
Я, если честно, обрадовался. Никогда бы не думал, что мне будет комфортно в компании лоялиста, но Дыбенко напоминал мне моих парней — всех сразу. Вахмистра Перца, Стеценку, Вишневецкого, Лемешева, Панкратова, даже Тревельяна и Фишера. Он был наш, точно — наш, просто так случилось что оказался по другую сторону… Сколько их- наших там, на другой стороне еще?
— Ты чего, братишка? — удивился Дыбенко.
— Дурацкая война! — сказал я. — Кой хрен мы с тобой друг с другом воевали?
Дыбенко хмуро кивнул:
— Я вообще теперь думаю, что мы вместе с тевтонами должны были навалять лаймам и месье. Это им нужна была тавойна, а не нам… А еще лучше — чтобы они все там друг друга месили, а мы сидели на завалинке и семечки плевали.
— Ага, — не менее мрачно ответил я. — Но месим друг друга мы, а лаймы плюют семечки.
— Что пригорюнились, воины? — хохотнул Сарыч, расталкивая столы и стулья своей объемной фигурой.
Он уселся и стул жалобно скрипнул.
— Ситуация следующая…
* * *
— Мы же не будем никого убивать? — уточнил Дыбенко, прикрывая лицо воротником тулупа.
— Да уж не хотелось бы… Сделаем вид, что это ограбление…
Дальше мы молчали — начиналась метель, и говорить было сложно. Я зарекался ходить на лыжах, но выбирать не приходилось — остров Санников находился верстах в пятнадцати от усадьбы Сарыча, и пока что мы прошли девять из них. Шли по азимуту — на замерзшем льду пролива ориентиров не было.
Пурга была нам на руку — с Санникова нас бы не заметили даже при большом желании.
Когда мы подобрались к самым прибрежным скалам, Дыбенко достал белые балахоны. Мы спрятали лыжи под приметным камнем и дальше двигались с еще большей осторожностью — на каждой возвышенности останавливались и осматривались.
Наконец, впереди замерцал огонь, едва видный сквозь мельтешение снега. Это был солидных размеров барак, явно не местной постройки. Скорее всего составные части завезли в сезон на корабле и собрали уже здесь, как детский конструктор. Рядом располагались какие-то небольшие постройки: сарайчик, лабаз, поленница… Окошек в основном здании было несколько, и местные жители озаботились прикрыть их ставнями. Из двух пробивался свет — значит, внутри кто-то был.
Мы подкрались к самой стене, и замерли, прислушиваясь. Завывания ветра мешали понять, что происходит внутри. Вдруг что-то громко стукнуло, скрипнуло, а потом открылась входная дверь. Мы рухнули в снег.
Какой-то человек
