А в «сигме», кроме Лодовико и Себастьена, сидел Варфоломей. С виду он был несчастен, а судя по состоянию бутылки с коньяком перед ним — пил уже не первый бокал.
— Отец Варфоломей, что с вами? — Элоиза разместилась в кресле с ногами и передала бокал, чтобы в него налили — немного, пожалуйста, а то неизвестно, как себя поведёт голова.
— Я, наверное, никогда этого не переживу, — вздохнул священник. — В моём мире всё было нерушимо — вот я, вот Господь, вот картины. А теперь?
— Но согласитесь, что не все исследователи относятся к картинам так же трепетно, как вы?
— Наверное. Я не задумывался об этом. Я всегда считал, что все делают, что должно, и точка.
— Значит, продолжайте так считать и далее. А ваше знакомство с некоторыми экспонатами представляйте, ну, сном, что ли, или прочитанной историей.
— Отче, в конце-то концов, ты же не думаешь, что наши местные экспонаты захотят избавиться от твоей тирании и диктовать здесь нам всем свою волю? — рассмеялся Себастьен.
— Я надеюсь, что не давал поводов для подобного безобразия, — фыркнул Варфоломей.
— Значит, спи спокойно, — пробурчал Лодовико. — Тебя не впишут в картину и не выгонят восвояси.
— А если вам захочется ещё пообщаться с экспонатами — у вас всегда есть возможность приехать в третью субботу ноября на виллу Донати, — заключила Элоиза. — Взять туда с собой требуемую картину и там спросить грозным голосом — что картине вообще нужно.
— А раз наши экспонаты до сих пор не взмолились и им не ответили — значит, ты устраиваешь их как эксперт, хранитель и реставратор, — подвёл итог Себастьен. — А пока выпьем.
И они выпили, а потом ещё съели, и далее в тот вечер к теме виллы Донати не возвращались.
* * *
Сообщение от Гаэтано Кьяра получила ещё днём — приглашение прийти вечером в «беседку», ибо есть дело. «Беседку» завели недавно, между своими так называли аналог «сигмы», но если в той «сигме» собирались, так сказать, высшие должностные лица, и кто-нибудь, кто случайно или по делу туда попал, то в «беседке» царил Гаэтано и его ближние.
После занятий она быстро добралась домой, подготовила кое-что на завтра, что вот прямо горело, потом быстро-быстро убиралась, и к девяти вечера как раз успела переодеться. Можно было отправляться в службу безопасности.
В «беседке» уже сидели за довольно прилично накрытым столом Октавио и Франческа, Эмилио, Джованни, Гвидо, и сам Гаэтано, а котик Гвидо по имени Ферро бегал по спинке дивана и цеплял когтями то Джованни, то хозяина. За то время, что котик жил во дворце, он ощутимо вырос и потолстел.
— Привет, солнышко, — Гаэтано поднялся, поцеловал её и проводил к стулу.
Ну прямо монсеньор, деваться некуда.
— Привет. Рассказывайте, что у вас горит. Кстати, Гвидо, я тебе принесла смотри какую штуку, то есть не вполне тебе, но тебе тоже, — Кьяра вытащила из кармана лазерную указку и дала Гвидо.
— Зачем мне указка? — не понял тот.
— Вот я и говорю — не тебе. А кошаку твоему. Говорят, коты любят играть с такими штуками. Коты дона Лодовико играют, но недолго, они ленивые. И тяжёлые, как прыгнут, так или уронят что-нибудь, или опрокинут. А твой пока ещё маленький, пусть бегает. Попробуй.
Гвидо попробовал — поймал кота и привлёк его внимание. Кот обрадовался и принялся гоняться за красным пятнышком.
— Ладно, с котом потусите потом, а сейчас у нас дело, — проворчал Гаэтано.
И стал рассказывать о том, как сегодня говорил с маэстро Фаустино и с донной Элоизой, и как они все согласились помогать с рождественским вечером. И что все видели в субботу на вилле много простых прикольных танцев, и давайте уже их тоже танцевать.
— И ещё вокруг стульев бегать, помнишь, они бегали, очень круто было, — сообщил Гвидо, пытаясь удержать кота на коленях.
Ферро не хотел сидеть на коленях, он хотел бегать по стенам и потолку.
— Донна Элоиза просветила меня, это называется «котильон», — хмыкнул Гаэтано. — Так вот, давайте вспоминать — кто что в ту ночь танцевал и как это называлось.
— Я — только вальсы и польки, — улыбнулась Кьяра. — И ещё один раз «Морячку».
— Но ведь ты, наверное, всё видела и обсудила? — нахмурился Гаэтано.
— Нет, у меня были дела. А ты?
— Так вот понимаешь, у меня тоже были дела. Я потому вас всех и позвал, кто там был, чтобы вместе мы смогли побольше вспомнить! Поэтому давайте, рассказывайте, кто что танцевал.
— Я помню, был там такой простой танец, и в нём ещё в начале «раз-два-три-прыг», а в конце обычная восьмёрка, его ещё донна Эла танцевала с местным, который ей под платье круто подошёл, — начал Гвидо.
— А я помню фигурный вальс, там дам за плечи трогали, — сказал Эмилио.
— Ещё все стояли по кругу и по очереди в круг ходили — раз, два, три, хлоп. Кавалеры, потом дамы, потом опять кавалеры, — нерешительно начал Джованни.
— Ага, а потом поменялись, — добавил Октавио.
— Ещё была такая полька по кругу, где сначала дамы ходили восьмёрками вокруг кавалеров, а потом кавалеры вокруг дам, — вспомнила молчавшая до того Франческа.
— Вот это всё, и закончить медляком, — расхохотался Гвидо.
— Медляк-то был в тему, — Октавио налил вина Франческе и себе.
— В общем, все поняли? Со следующей недели начинаем! — веско сказал Гаэтано. — И я на всех вас рассчитываю, не вздумайте сливаться. — Кьяра, ты ещё остаёшься, или к себе?
— К себе, — ответила Кьяра.
День был насыщенный, его можно уже и закончить.
— Пошли, провожу, — Гаэтано поднялся и открыл ей дверь.
Кьяра подождала, пока они отойдут подальше от «беседки» и спросила:
— Скажи, ты чего такой жизнерадостный? И вообще, откуда все эти идеи про танцы?
— Нам же для чего-то было дано это приключение, — пожал он плечами. — И глупо теперь будет не воспользоваться.
Сегодня он такой, как был раньше — живой, сильный, уверенный, радостный. Что ему помогло? Или кто? Девушка с осьминогами с той картины?
— Хорошо, раз дали, то будем пользоваться, — согласилась она.
Поцеловала его и отправилась спать.
_______________________________________
История, которую вспоминает Элоиза, рассказана в повести "Выхожу одна я на дорогу"
29. Что теперь? Вилла Донати
Пьетро Донати дремал. Правду сказать, это было его обычное состояние между семейными праздниками, но сейчас как-то по-особому не хотелось открывать глаза и вслушиваться в жизнь вокруг. Незваные гости налетели, как ураган, и схлынули так же, но, как после настоящего урагана, осталось слишком много сломанного и разбитого.
