— Да, дорогуша. Вот ты у кого училась?
— У Оливье Крабовье.
— О! Знаю такого, — восклицает женщина, сверкая выбеленными зубами.
— А вы у кого?
— А я у Мимозы Кулебякиной.
— О! — копирую интонации будущей свекрови. — Я тоже у нее училась.
— Замечательно. Смотри, как много у нас общего.
— Знаете, вы мне кого-то отдаленно напоминаете.
— Кого? Мичленовскую звезду?
— Разве она не Мишленовской зовется?
— Не знаю, а что на это говорит Оливье Крабовье?
— А Мимоза Кулебякина?
— Она говорит, что Мишлен, что Мичлен одна фекалия. Все, закрой рот и иди готовить.
* * *
Через два часа активной готовки я четко поняла, что никакая она не Пульхерия. Нет, теоретически это имя ей подходит, точнее его концовка, но зовут ее точно не так. А еще я поняла, что несмотря на специфичность, по сути она беззлобная тетка. Стервозная, но беззлобная. Правда есть в ней существенный минус-я совершенно не понимаю, когда она говорит правду, а когда нет. Вот и сейчас, рассказывая о детстве Вадима у меня возникает стойкое ощущение, что снова врет. А может она постоянно врет, поди разбери.
— Лен, а ты что-нибудь умеешь кроме как готовить и лечить? Не отвлекайся, Жарь Лук Де Блюю.
— Что?!
— Это знаменитый французский повар. Жарь лук, говорю. Ну так что, что-нибудь еще умеешь?
— Вот это вы зря про блюю. Это я практикую с успехом.
— Что?
— Ничего.
— Не заговаривай мне зубы. Ну так что? Что-нибудь умеешь?
— А что вы имеете в виду?
— Я тебе что подсказывать должна? Вот я, например, прекрасно играю на пианино. Проходила, между прочим, обучение у лучшей японской пианистки Херонука Пороялю.
— Ааа… Поняла о каких вы умениях. А я мастер по игре на скрипке.
— Да неужели?! — наигранно удивляется женщина, прикладывая руку к груди.
— Конечно. Я училась у великой Херонука Поскрипалю.
— Все, Лена. Я сдаюсь, — поднимает вверх ладони, наиграно тяжело вздыхая. — Дай убедиться, что сиськи настоящие и я принимаю тебя в семью.
— Я сказала настоящие.
— А я сказала, что меня зовут Пульхерия, — эмоционально произносит она. — И что?!
— Кстати, как вас зовут на самом деле?
— Александра. А для тебя будет Александра Дмитриевна, если сейчас же не расстегнешь блузку.
— Я ее не расстегну.
— Значит точно силикон. Я не принимаю тебя в свою семью.
— Тоже мне, напугали. Мне не с вами жить, а с Вадимом.
— А я ведь могу подгадить.
— А я могу сказать, что у меня внезапно возникла аллергия на питерский климат и переехать куда-нибудь в Сочи. И Вадим однозначно согласится. Оно вам надо, Александра Дмитриевна? — О, Боже, когда я стала такой стервой?!
— Тебе что блузку сложно расстегнуть?
— А вам на слово сложно поверить? Что это за бзик такой меня раздеть? Это по меньшей мере неприлично. Вы же взрослая женщина.
— Ладно, пойдем другим путем. И не пучь на меня свои зенки, давай за луком следи.
Встает из-за стола и выходит их кухни, цокая каблуками. Она ведь пожилая женщина, нужно ее как минимум уважить и перетерпеть, но не снимать же блузку, ей Богу. Чушь какая-то. В какой-то момент мне показалось, что она вовсе обо мне забыла, по-другому получасовое отсутствие я не смогла объяснить, но как только в голову пришла эта прекрасная мысль, Александра появилась на кухне с двухлитровой бутылкой темно-коричневой жидкости и какой-то коробкой.
— Давай ставь мясо в духовку и выпьем за знакомство мою наливку. Если откажешься, я буду имитировать каждую неделю сердечные приступы, а закончится это все тем, что старая и больная Александра переедет к вам, будь то Сочи, или Гавносочи. Это я тебе обещаю. А мужики, дорогая моя, ведомы. Они все слабаки, особенно перед материнскими стенаниями. Даже мой Вадик в итоге сдастся. У тебя сейчас есть шанс сделать все, чтобы мы стали подружками, живущими в часе езды друг от друга, а не в одном доме.
— Наливайте, — соглашаюсь я, отправляя мясо в духовку. С одной, ну пары рюмок меня точно не унесет в Бредоландию.
* * *
Не понимаю, как Вадим мог говорить, что-то плохое про мать. Она шикарная. Шикарная тетка, кажется, я ее уже люблю и это точно не от энной рюмки ее секретной наливки. Ну или не совсем от нее.
— А это наш любимец Лорд, Вадюша его просто обожал, — тычет пальцем в фотографию огромной белой собаки. — Прожил с нами до самой старости и Вадик ему даже ничего сделал.
— В каком смысле ничего не сделал?
— Он в детстве был неповоротливым мальчишкой и не совсем уклюжим. А если быть точнее-крупным неуклюжим мальчиком. А вот его фото, он здесь пухлячок совсем, — да тут не пухлячок, а маленький жирдяй! — Вот из-за того, что он вечно был неповоротливым, он постоянно наступал на маленьких животных. А Лорда было сложно не заметить, вот они и дружили до самой его смерти. Ты, кстати, если надумаешь заводить животных-бери крупное, типа Лорда. Главное кошек не заводи, они его не любят.
— В смысле? У Вадима же есть кот.
— Какой кот? Нет у него никого. Да и не любит он их, — ну вот же ведь…
— Я, наверное, что-то перепутала…
— А я, наверное, только что подгадила репутацию собственного сына.
— Да нет, это он на самом деле из-за меня реально кота завел, потому что у меня есть кошка… Мда.
— Да ты ведьма!
— Что?
— Ничего. Давай выпьем.
— Нет, нет, мне хватит, — убираю рюмку. — Вообще я редко пью, вдруг еще опьянею и буду буянить. Вы тогда точно передумаете и будете жить с нами.
— Если сейчас не возьмешь рюмку, я точно буду с вами жить! Давай живо. Это полезная настойка.
И эта женщина, как и ее сын, видать тоже обладает каким-то даром убеждения, потому что вопреки всему я продолжаю пить рюмку за рюмкой. Какой-то здравой частью понимаю, что напиваться с будущей свекровью, которую я вижу первый раз в жизни-это апогей дурости. И уж тем более похрюкивать с ней же от смеха. Но есть другая часть меня, которой на все плевать. Будь здесь сейчас Вадим, я бы утащила его в спальню и тут же предоставила доступ к долбанному сокровищу. Мне сейчас так хорошо…
— А вы правда переехали сюда после того случая, произошедшего с Вадимом в школе? Или он мне снова соврал?
— Он тебе и об этом говорил? Ну надо же, он никому об этом не говорит. Переживает до сих пор, хоть и вида не подает. Искал того мальчика, ну точнее уже мужчину, когда вырос, но так и не нашел.
