Потом Консул снова обернулся ко мне и сказал, что уже распорядился о моей отправке в Рим. Откуда-то рядом с ним тут же появился довольный Кромих, он сочувственно покачал головой, глядя на меня, и расплылся в улыбке. Я снова заглянула в синие глаза любимого полководца и вдруг заметила, как по его лицу пробежала легкая тень. Гай наклонился ко мне и прошептал на ухо:
— Я знаю, что ты не сберегла моего ребенка. Догадываюсь и о большем… Клянусь, я привезу тебе его голову прямо в Рим! Какое-то время я не захочу тебя видеть. Потому, не приду проводить в дорогу, не жди. Встретимся в городе, там я все окончательно решу про нас. Прощай, Наталия, да хранят тебя Боги!
Еще один холодный поцелуй и Каррон оставил меня почти без сил на руках у подоспевшего Кромиха, а сам пошел дальше и людской строй немедленно закрыл от меня его яркую тунику. Лучше бы я умерла…
Свое возвращение в город я помню смутно. Перед глазами мелькали зеленые рощи и луга, стада коз и свиней. Небо над окрестностями Рима было ясным, а ветерок освежал измученное тело. Я старалась ни о чем не думать, приказала себе жить дальше. Я научилась себе приказывать. И даже подчиняться собственным приказам. Что толку страдать и казнить себя, что толку посыпать пеплом голову и рвать на себе одежду. Ничего не изменить.
Я словно окаменела, превратившись в подобие статуи Богини, что возвышается над одним из Форумов. Холодное и бесстрастное изваяние Сильной и Гордой Женщина — дело рук восхищенного Мастера. Быть сильной научит женщину только Мужчина. Болью и удовольствием. Одно следует за другим и порой грань между ними очень тонка… Слишком быстро они порой сменяют друг друга. И вчерашнее удовольствие сегодня обращается болью, заставляя платить свою цену за прошлые радости. А у меня, как на зло, ни одного асса… И ведь чем-то еще надо Элиава кормить, хоть бы Оливия оказалась в Риме, пошла бы к ней на поклон, не с голоду же нам помирать. О том, чтобы вернуться в дом Гая Мария, не могло быть и речи. Ни за что!
Меня вдруг охватило странное равнодушие к этому человеку, вплоть до неприязни. Возвысил до небес и едва не окунул в грязь. И лекарь этот доморощенный — Скрибоний, тоже хорош, я же просила ничего не говорить, еще не известно, что это со мной случилось, может, просто стресс, а никакого малыша и в помине не было. Не каждый же день меня похищают, любят помимо моего желания, а потом выводят на поле, усеянное телами. Хочешь, не хочешь, а в обморок упадешь, со всеми вытекающими последствиями. Хм… неужели ко мне возвращается способность шутить? И я в самом деле прежняя? Только не для него.
Не хочу больше видеть этого человека! Какое несчастье, что он наш сосед! Немедленно прикажу заделать эту дыру в стене, чтобы… чтобы не было соблазнов… Да я и в лицо ему это скажу, пусть только посмеет прийти ко мне после того, что заявил на прощание. Так и скажу… ох, не знаю, даже, что и заявить ему при новой встрече. Только одно поняла — проживу и без его синих глаз. Справлюсь. Выстою. Теперь будет легче. Теперь я стала сильнее и больше похожа на ту самую Римскую Богиню, что спокойно взирает на площадь с каменной колоннады. О чем ей волноваться? Что ей до человеческих мелких страстей? Даже время не властно над Богами, хотя рушит в прах их изваяния.
Дома меня никто не ждал. Дошло до того, что Кромих устал стучать и ругаться, перелез через стену и сам отворил мне ворота прежней усадьбы Клодия. Куда все подевались? Вымерли, как динозавры? Эй, товарищи — рабы, хозяйка вернулась! Тишина и покой, хоть бы кто ответил. И только, когда я уже умылась с дороги у знакомого ручейка, из зарослей букса показался смущенный Элиав, а за ним следовала раскрасневшаяся Аннея — рабыня Гая Мария, ну, или почти моя, кто теперь разберет. Э — э-э, да тут у нас, оказывается, любовь в самом разгаре!
Девушка начала хлопотать возле меня, принесла из дома подушки и помогла устроиться на широкой скамье, пока Элиав читал свою законченную пьесу. Дела у парня явно пошли в гору за время моего отсутствия. Его драму собираются ставить на римских подмостках, потому что отрывок уже обыграли на площади, и зрители были в полном восторге. Еще бы — такая "острая" тема! Гладиатор влюбился в знатную матрону, а она — невеста самого консула. Я велела Элиаву закрыть рот и дать покой моим бедным ушам. Тихо, тихо, Наташа… ты же Богиня у нас теперь, тебя ничто не может вывести из равновесия, тебе все нипочем. Кстати, а где наш прыткий сатир? Мапроник еще жив? Какая досада…
Прошло несколько дней, и понемногу я заново обжилась в своем новом — старом доме. Зря, я, кстати, беспокоилась о хлебе насущном, еду на всех приносили из соседней усадьбы. И, думаете, каким же образом? Гай когда-то успел приказать, чтобы вместо безобразного пролома в стене установили аккуратные воротца. Я обнаружила их уже в первый вечер своего возвращения. Теперь можно быстро и культурно друг к другу в гости ходить… А, может, Гай вернется и велит снова замуровать стену, кто же знает, что теперь у него в голове.
Через неделю меня навестила Оливия, а ее «дорогой поэт», как обычно, «отдыхал от любви», правда, успев передать для меня кучу приветов и самых наилучших пожеланий. Я даже начала подозревать, что эта неуемная римлянка подкармливает беднягу какой-то древней «Виагрой», ну, чего он целыми днями валяется в постели? В самом-то деле, уж, не мог приехать, повидаться со мной!
Оливия привезла подарки и всякие римские новости. Сама же заговорила о консуле:
— Его давно ожидают в Риме! Сенат в полном недоумении, пристало ли Каррону лично гоняться по лесам за последними рабами. Гай словно с цепи сорвался. Перевешал столько пленных, вдоль Аппиевой дороги приказал установить распятия, сотни гладиаторов будут преданы самой ужасной смерти. Я слышала, там уже собирается толпа любопытных зевак, завтра начнут прибивать первых…
Я судорожно вздохнула, кажется, мне воздуха не хватает… Какое, все же, страшное время! Но Оливия, переключившись лично на меня, как нарочно, стала задавать непростые вопросы:
— Расскажи, расскажи! До меня дошли кое-какие слухи… Говорят, тебя захватили беглые рабы, ах, какое несчастье! Оказаться в их руках… о-о…
Я с недоумением смотрела на томное выражение лица Оливии, вдруг понимая, что для нее-то попасть в плен к мятежникам было бы лишь приключением, будоражащим душу. А вот что касается тела…
— Ну, же — расскажи! Для своего спасения ты отдалась одному из них, да? Конечно, самому сильному мужчине? Их предводителю — сирийцу? Я слышала об этом Тире! Говорят, он очень красив — высокий и мускулистый, с черными глазами, что метали молнии, когда он ворочал мечом в теле врага. О, Всемогущий Зевс! Как бы я хотела оказаться на твоем месте!
— «Бедный Клодий! Тебя точно не хватит надолго…»
— Никому я не отдавалась, там был Дакос — ну, ты мне сама его подарила, он меня защитил. Да, и зачем я сдалась этим рабам, у них полно своих женщин.
И чтобы отвлечь подругу от своей персоны, мне срочно пришлось описать Оливии одну сцену любовной страсти, свидетельницей которой мне пришлось быть невольно. Я не жалела слов, глядя в огромные блестящие глаза матроны. Легко говорить, имея таких восторженных слушателей.
