Книга Дикая Охота - Уна Харт

АЙРМЕД

Сперва я увидела отца в твоих глазах. Из них на меня смотрели Врата, какими ты их описывал. «Знаешь, там нет снега, – говорил ты, – там вообще ничего нет». Вот это бесснежное ничто проросло из твоих зрачков, а вместе с ним пришло облегчение. Мы оба знали, что однажды это произойдет: раз в вечность даже обезьяна может набрать на печатной машинке «Беовульфа».

Теперь этот голос, от которого ты просыпался по ночам в слезах, наконец раздался не внутри твоей головы, а снаружи. Тебе больше не придется вздрагивать, когда в толпе померещится его лицо. Ты перестанешь блокировать подозрительных подписчиков в социальных сетях и все время переезжать, чтобы он нас не нашел.

В глубине души ты наверняка благодарен ему за появление. Когда самый ужасный твой кошмар вырастает перед носом, страх проходит – теперь можно только бежать или драться. Я знаю, что ты выберешь первое, потому что пока не веришь в свои силы. Рядом с отцом ты снова становишься Миахом: упрямым, дерзким, но безоружным перед его самомнением. Я хочу заставить тебя взглянуть на него глазами взрослого, а не ребенка. Но для этого нужно время.

Сейчас ты молчишь и шумно дышишь, но держишься молодцом ради Криса. Ведь если покажешь ему свой страх, он тоже занервничает. Так же мы улыбались тем, о ком точно знали, что их не спасти, тем, кто умрет раньше, чем погаснет наша улыбка. Хотя больше всего в тебе я любила неравнодушие. Если ты мог излечить даже одного человека, то старался изо всех сил. Ты был надеждой обреченных.

Снова оторванная рука… Ты ведь вспоминаешь тот случай, из-за которого все произошло? Видишь в этом дурное предзнаменование: снова пытаешься вернуть человеку конечность – и появляется он. Убеждаешь себя, будто это совпадение, но сам не веришь. Финн, не надо, не вспоминай!

Ты тихо переговариваешься с Крисом, гладишь его по голове, обещаешь, что все наладится и ты вернешь ему руку. Значит, не передумал. Ты крепкий, Финн, и у тебя есть предназначение. Некогда ты исцелял целые деревни, очищал источники, поднимал с постели безнадежно больных… Сколько бы лет ты ни отказывал себе в праве быть целителем, ты все равно им останешься. Так музыкант, сломавший себе пальцы, все равно будет насвистывать мелодию. Ты забрал боль Криса, вытянул ее одним взглядом, затворил его кровь и сложил несколько кусочков кости, как пазл.

Ты сможешь.

⁂

Город пустой и темный. Я везу нас в квартиру Клэр. Сейчас, честно говоря, все равно, куда ехать, – он найдет нас везде. В твоей голове крутится план побега, но мы не можем так поступить. Мы отказались от этого права, когда пообещали Крису помочь найти Грейс. Мы ее отыскали, только теперь этого мало.

Мы выходим из машины и направляемся к двери подъезда. Крис идет сам – крепкий паренек. Когда взбираемся по лестнице, ты становишься с той стороны, где у него нет руки, чтобы заслонить его от этого зрелища. Иначе он распсихуется, края раны разойдутся, и снова хлынет кровь.

Мы осторожно поднимаемся, и я открываю дверь в темный коридор. Вчера он светился гирляндами. Наверное, Клэр любила Рождество. Еще утром мы сидели с ней на кухне, и я унимала жар в ее теле, чтобы ей стало легче. Сейчас в этом больше нет нужды.

Внутренне ты дрожишь, но не позволяешь себе расклеиться в присутствии пациента. Нам необходимо собрать вещи и улизнуть из квартиры, как только Крис придет в чувство. Он потерял много крови, к нему после взрыва не до конца вернулся слух, спина обожжена. Ты усаживаешь раненого в кресло, не давая откинуться на спинку, снимаешь с него одежду. Куртка и рубашка лишились рукава, на ткани – засохшая красно-коричневая корка. Ты ослабляешь жгут, но шепчешь заговор, не давая крови хлынуть снова. Для тебя это несложно: когда-то мы втроем стояли у реки и заклинаниями не давали крови вытечь из тел наших воинов. Их могли резать и колоть, но ни одна капля не падала на землю. А потом у той же самой реки мы насылали мор на тех, кого отец называл нашими врагами. О, папа, ты всегда был таким практичным…

Крис хочет увидеть, что случилось с его плечом, но ты велишь ему отвернуться. Он спрашивает, правда ли, что удастся вернуть ему руку. Ты подмигиваешь и улыбаешься: «Починю тебя – раз плюнуть!» Ты пока не говоришь пациенту, что будет больно и дело потребует времени, а конечность потом придется разрабатывать, чтобы вернуть пальцам подвижность. Но если мы отправимся на машине домой, то к концу поездки рука будет уже на месте.

Ты заговариваешь рану от инфекций, убеждаешь кровь больше не течь. У Криса кружится голова, и только поэтому он не рыдает и не бьется в припадке на полу. А еще потому, что ты разговариваешь с ним, вытаскиваешь из него страх, боль и неуверенность. Когда ты заканчиваешь трудиться над его плечом и спиной, то извиняешься и говоришь, что тебе нужно отлучиться на пару минут.

Ты идешь в туалет, и тебя выворачивает, пока я держу тебе волосы. Не помню, когда в последний раз тебя рвало. По-моему, когда мы смотрели какой-то фильм о войне и тебя триггернуло. Ты кашляешь, потому что ели мы давненько и в желудке пусто. Глажу тебя по голове, по мокрому лбу. Братик, мой милый братик, все будет хорошо…

Потом ты начинаешь рыдать. Тебя трясет, губы белые, а глаза совершенно безумные. Ты утыкаешься лицом мне в грудь, позволяешь обнять и зажимаешь себе рот, чтобы Крис из другой комнаты не услышал ни звука.

Таким ты когда-то вернулся из-за Врат и упал мне в руки – точнее, в то, что от них осталось. Ты излечил меня тогда, выправил мою искореженную испытанием плоть. Всем кажется, что вытащить кого-то из-за Врат проще простого, достаточно лишь очень сильно его любить. Я не спорю. Всем нужно во что-то верить.