— У меня плохой маникюр? — интересуясь у Островского, пьющего очередную рюмку виски. Шутить, конечно, совершенно не вовремя, но его постоянный взгляд на мои руки просто добивает, лишая меня терпения.
— Что?!
— Ты не прекращая смотришь на мои руки, вот я и спрашиваю, там грязь под ногтями или не привлекающая тебя форма ногтей? Прости, я кусачками их стриг, отсюда края не совсем ровные.
— Я тебе сейчас еще раз в морду дам. Заканчивай нести херню.
— Тогда прекрати пялиться на мои руки.
— Как представлю, что ты ими трогаешь мою сестру… Мы с тобой одних баб трахали, а теперь ты мою сестру. Уму не постижимо. Вот этими руками.
— Я тебе больше скажу, я ее не только руками трогаю.
— Ты нарываешься, Самарский.
— А ты выключай режим папаши. Вика взрослая девочка.
— Ну, я так понимаю уже полтора года и не девочка, ты-то постарался.
— Ну хватит, а? Что ты как маленький сейчас.
— Ты больно удаленький, — запрокидывая голову тяжело вздыхает Островский. — Ну и что дальше?
— Ты пойдешь отоспишься, напишешь своей жене, что ты тут, попросишь у нее прощения, а через две недели придете к нам на свадьбу.
— Да ты издеваешься, мать твою?!
— Нет. Сейчас-то что не так?
— Вика беременна?!
— Нет. С чего ты взял?
— Тогда какого хрена вы женитесь через две недели?
— Потому что давно пора. Ты что женился по залету?
— Не надо сюда меня вмешивать. Я это другое дело. Господи, — встает из-за стола, громко скрепя стулом. — Не успеешь свыкнуться с одной мыслью, как уже свадьба, блин! Вика точно не беременна?!
— Точно. А даже если так, это не имеет никакого значения. Я понимаю, что у тебя есть право обижаться на то, что ты не знал обо всем до последнего, но посмотри на все с другой стороны. Как бы пафосно это ни звучало, но Вика счастлива, ты не мог этого не заметить.
— Не мог. Точно так же не мог представить, что ты причина этого счастья. Олег…
— У нас все будет хорошо, я понимаю, что ты ее брат, но не надо волноваться на наш счет. Я тебе обещаю, что никаких повторений прошлого не будет.
— Ладно, мне надо переспать с этой мыслью.
— Оставайся здесь, утром поговоришь с Викой и на свежую голову поедешь домой.
— Посмотрим.
***
Как бы я ни старалась, а разговор подслушать не удалось. Поэтому, когда Макс пошел спать, я пробралась к нему в комнату. Мне необходимо было все прояснить, чтобы спокойно лечь спать.
— Максим, можно? — тихо приоткрываю дверь. Сажусь к нему на кровать и начинаю гладить его по голове. — Прости меня, я могла и раньше сказать, но ты бы меня не понял.
— А сейчас прям понял.
— Ну прости. Всякий раз, когда я представляла в мыслях, как тебе это говорю, сразу видела, как ты калечишь Олега. Я не хочу, чтобы вы ссорились, прими, пожалуйста, мой выбор, я без не могу.
— Только давай без слез. Ничего я не буду ему делать. Какая ты глупенькая, Вик.
— Только не начинай, знаю, о чем ты меня хочешь спросить. Не хочу об этом говорить. Это прошлое, давай забудем об этом.
— Хорошо. Просто скажи мне как давно ты…, - видимо ему сложно задать мне этот вопрос.
— Я люблю его с детства. Все, — прикладываю ладошку к его губам. — Давай это больше не обсуждать.
— Хорошо.
— Я люблю тебя, — целую его в щеку.
— И я тебя, — встаю с кровати, и выхожу из комнаты.
Уже более не скрываясь, пошла счастливая спать. Хотелось громко прыгать от того, что больше не нужно бояться, правда оставалась еще тетя Алла, но после Макса это можно пережить.
А на утро у меня случился самый крупный облом за последние полгода. Все мои надежды и планы полетели к черту. Хотелось, как ребенок заплакать, но при Максе этого делать совершенно не хотелось. Отправив немного контуженного брата после вчерашних вливаний алкоголя домой, я наконец смогла с облегчением выдохнуть. Теперь можно и поплакать.
— Ну что, трусиха, стоило до такого доводить?
— Стоило или не стоило, какая уже разница. Но спешу тебе напомнить, что у тебя нижняя челюсть опухла и ты немного синий. Тебе не идет.
— Ну было бы странно не получить в морду при таких обстоятельствах. Все закономерно, да и я еще легко отделался. А чего ты такая грустная? Все, мы свободны от мучавшего бремени. Вчера еще радовалась, а сегодня что случилось?
— У меня месячные начались, — с досадой произношу я и плюхаюсь рядом с Олегом на диван.
— И? Они и должны были начаться, что не так?
— Нет, ну ты вроде догадливый провидец. Что, блин, не так?
— Я не понимаю тебя, Вика.
— Господи, ну что непонятного, я думала, что беременна! Вчера купила тест, думала сделаю сегодня утром. И на тебе, фашисты пришли!
— А тебя не смущает тот факт, что мы предохраняемся?
— А тебя не смущает тот факт, что я ровно месяц не пью таблетки? — копируя интонацию Олега выдаю я.
— Очень познавательно. А мне ты собиралась об этом говорить?
— Да. Сегодня, когда бы сделала тест. Если бы я сказала тебе об этом раньше, ты бы как наседка надо мной прыгал. Нельзя то, нельзя се. Да и так надо было, я специально вычитала на медицинских форумах, что в первый месяц отмены таблеток происходит суперовуляция и шанс рождения двойни увеличивается в разы. Понимаешь?
— Понимаю. Надо было чаще тебя бить в детстве.
— Ой, ничего ты не понимаешь, я хотела двойняшек. Двух самарчиков!
— Кого?
— Ну чего ты так тормозишь?! Хочу от тебя два сына, и чтобы сразу двойняшки. Самарчики!
— А я думал, что я кукукнутый, ан нет, это все семейство кукукнуто-контуженных.
— Дурак ты, теперь нет ни одного самарчика. А я так хотела. Ну как так?
— Понятно. То есть ты только из-за беременности согласилась рассказать все Максу. Вика, я сейчас реально достану ремень и отобью тебе всю задницу. Ты понимаешь, что так нельзя? И знаешь, это хорошо, что не сложилось. Значит не время сейчас, это тебе знак с выше, что надо делать все сообща. Ты вообще меня слушаешь?
— Слушаю. Хорошо, сообща, так сообща. Сообщаю: хочу двух самарчиков. Сделаешь?
— Не пойму, мне смеяться или плакать?
— Плачь, смейся, но сделай мне самарчиков с синими глазами.
— А если будут с другими глазами? Вставишь линзы?
— Нет, просто сделай с синими.
— Ладно, слетаю к аисту и договорюсь о синих глазах, — не сдерживая улыбки произносит Олег.
