Книга Тайна оберега - Татьяна Милях

К вечеру, как и рассчитывала Пелагея, женщины добрались до Зубцова. На крутом изгибе реки, где Вазуза впадает в Волгу, возвышались полуразрушенные стены, говорившие о былом величии города. Земляные валы и ров, построенные ещё в XIII веке при тверском князе Михаиле Ярославовиче, постепенно пришли в негодность, а нападение поляков в 1605 году и вовсе довело Зубцов до полного разорения и опустошения. Большинство уцелевших жителей уже не вернулись в родные края, предпочитая более спокойные и хлебные земли, и прежде достаточно крупный и богатый город предстал путницам в довольно плачевном виде.

Женщины прошли по полупустынной улице, миновали залатанную церквушку и, повернув в проулок, вышли к небольшому дому. Во дворе, загоняя кур в перекошенную сараюшку, справлялась по хозяйству худощавая баба. Заперев птицу, она повернулась и, взглянув на нежданных гостей, всплеснула руками:

– Неужто это ты, Пелагеюшка? – запричитала женщина. – Вот не ожидала увидеть! Как же? Откуда?

– Так вот, Акулина Семёновна, привела меня дорога до дома твоего. Пустишь?

– Да как же родной племяннице приюта не дать? – засуетилась тётка. – Заходи, сердешная. Сколько лет уж с тобой не виделись… Кажись, с того дня, как батюшка на тебя осерчал, – вздохнула она и задумалась. – Да… Думала я тогда на свадьбе погулять, а вон как оно вышло. Уж скоро восемнадцать годков будет, – проговорила женщина и, взглянув на Таяну, оживилась: – А это кто же будет? Уж не дочка твоя?

– Дочка, тетка Акулина, – согласилась знахарка.

– Чья? Прохора или того… второго? – изучая Таяну, прищурилась тётка.

– Не было никакого второго, – нахмурилась Пелагея.

– Так значит Прохора! – вылупила глаза Акулина.

– И не Прохора. Приёмная она.

– Ну да, ну да, – явно не поверив, хмыкнула женщина и отметила: – Вот только на бабку твою уж больно походит.

– Говорю приёмная, – проворчала Пелагея. – Хотя я была бы не против такую дочку иметь, – и взглянув Таяне в глаза, она улыбнулась.

Гости прошли в избу и огляделись: обстановка была обычная, небогатая. Хозяйка тут же взялась торопливо накрывать на стол, а Пелагея спросила:

– А где все?

– Так нет больше никого, – скорбно сжала губы Акулина. – Всех истребили ироды иноземные, одна я осталась. Вот и коротаю век оставшийся. Жду, когда бог меня к себе призовёт, чтобы с Иваном да детками моими встретиться. Брат мой старший правда в Москве живёт, меня к себе зовёт. Да куда я от могил родных? Нет уж… Здесь помирать буду.

– Мы поживём у тебя немного?

– Так живите, сколько хотите. Хоть и вовсе оставайтесь, – обрадовалась тётка. – Мне хоть не одиноко будет.

– Нет, остаться не можем. Таяне в Москву надобно. Дело у неё есть важное.

– Может, подождёт… дело-то? А ты меня пока подлечишь. Слышала, что знахаркой ты сделалась. Так уважь тётку-то.

– Хорошо, Акулина Семёновна, помогу, чем смогу, – улыбнулась Пелагея.

Хозяйка между тем достала из печи кашу и, добавив куриных запечённых потрохов, разложила всё по мискам.

– Нате вот, ешьте, – подала она ложки, а сама, усевшись напротив и подперев рукой щёку, с теплотой в глазах воззрилась на племянницу и Таяну. – Как чувствовала, что гости ко мне пожалуют, больше наварила.

Уплетая кашу, Таяна, навострив уши, слушала разговор женщин. Тётка, осуждающе взглянув на Пелагею, вздохнула:

– Что ж ты, девка, тогда в лес убежала? Покаялась бы, прощенье попросила. Посерчал бы отец да помиловал. Не железный он, простил бы, не стал бы кровиночку свою губить. Ты ж у него любимицей слыла.

– А не за что мне было прощения просить, – вскинула голову Пелагея.

– Вот из-за гордости своей и гонора строптивого ты дома родительского и благословения отцовского лишилась, – строго сложила губы Акулина. – А как матушка твоя убивалась… Сестрица-то моя, – покачала она головой. – Все глаза выплакала бедная. Может, поэтому и ушла рано…

– Не рви душу, тётка Акулина, – нахмурилась знахарка. – И не простил бы меня отец. Знаешь же, насколько он нравом был крут.

– Знаю… В него ты характером пошла, – укоризненно хмыкнув, согласилась тётка. – Ведь батюшка твой тоже мучился. Как о тебе вспоминал, всё вспыхивал, аки уголёк. Да только, может, и к лучшему, что ты в лес тогда подалась? – задумалась старуха. – Хоть жива осталась. Вишь чего изверги польские учинили.

Погрузившись в тяжёлые воспоминания, Акулина и Пелагея всплакнули, помянули родственников и с миром отправились спать.

Погостив с неделю, Таяна начала торопить Пелагею в дорогу.

– Пора мне до Москвы отправляться. Не могу я смерть Оленьки и Тихона Ивановича так оставить.

– И куда же ты собралась, горемычная? – запричитала Акулина. – Кто ж тебя, голь перекатную, слушать станет?

– В Сыскной приказ пойду, – уверено заявила девушка. – А надо будет – и до Боярской Думы доберусь. Не холопа безродного жизни лишил, а боярина знатного. Так что выслушают меня.

– А жить где будешь? Кто тебя там ждёт?

– У Тихона Ивановича в Москве сестра родная осталась. Мы как-то с Оленькой у неё гостили. И челядь боярская меня знает, и ключница Агафья Григорьевна привечала. Надеюсь, не откажет в крове над головой, тем более когда дело такое.

Увидев насколько Таяна решительно настроена, хозяйка схватилась за сердце:

– Я что, опять одна останусь? У меня вон хозяйство какое, а я хворая, – нашлась хитрая баба. – Ты, Пелагея, лечить меня обещалась, так выполняй. Не успела объявиться, как опять исчезнуть норовишь? Не бабье это дело – с разбойниками разбираться! То мужики пусть соображают, как лихоимцев прищучить.

Женщины ещё некоторое время припирались. Таяна стремилась в Москву, Пелагея не хотела отпускать девушку одну, а Акулина придумывала доводы, желая оставить племянницу погостить подольше.

– А давайте так сделаем, – вдруг предложила тётка. – Намедни Акимка Хромый хвастал, что в Москву зерно на продажу повезёт, у него с прошлого года осталось. Вот с ним девку в столицу и отправим. Он Таяну прямо до дома боярина довезёт, а ты, Пелагеюшка, со мной останешься. А как девица с делами управится, так с Акимкой назад и воротится.