Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
По голосу Марты было слышно, что она уже сердится, и старушка в доме, должно быть, это почувствовала. Что-то в словах Марты – может быть, скрытая угроза – в ней отозвалось. Послышался стук отодвигаемого засова, потом еще одного. Дверь приоткрылась.
Едва слышным, скорбным голосом Энни попыталась изобразить вызов:
– Ничего я никому не должна – и тебе тоже.
– А кто говорит, что должна?
– Зачем тогда пришла?
– Помощь твоя мне нужна, Энни.
– Никому моя помощь не нужна больше. И сама я никому не нужна…
– Так, хватит! Сейчас же перестань себя жалеть. С тобой обошлись подло, но я пришла поблагодарить тебя и хочу, чтоб ты мне немного помогла. Так что хорош хандрить, и для начала скажи, что ты меня знаешь.
Энни еще чуть-чуть приоткрыла дверь, всмотрелась в Марту и опустила глаза.
– Я тебя знаю, да.
– Тогда ты знаешь, что я тебе плохого не сделаю, и впустишь меня.
Войдя в комнату, Марта сняла шляпу и, не дожидаясь приглашения, села. Энни, еще больше сгорбившаяся и скрючившаяся с тех пор, как ее в последний раз видела Марта, невольно засуетилась – гостей ведь надо угощать. Извлекла из буфета щербатые чайные чашки и блюдца, выложила на стол буханку хлеба и выставила банку варенья. Марта осмотрелась. В избе было не прибрано и уныло, но Марта подумала, что вряд ли тут было намного опрятнее и веселее до невзгод, постигших Энни. По углам валялись кучи тряпья, но у очага было подметено, горшки, котелки и кастрюли были вымыты и расставлены рядами. С потолочных балок свисали сушившиеся и уже высушенные пучки трав и веток. Полки были заставлены старинными глиняными кувшинами и стеклянными банками.
Ни печки, ни плиты в доме не было, лишь котелок висел на поворачивающемся крюке над догорающими в очаге дровами. Марте вспомнился дом, в котором выросла она.
– Воды нужно, Энни. Пойду принесу.
Не дожидаясь ответа, Марта подхватила котелок и отправилась с ним на задний двор – она знала, там должен быть водяной насос. Она накачала в котелок воды и, вернувшись, повесила его и повернула крюк. Скоро котелок уютно засопел над слабым огнем.
Энни усердно распилила буханку черствого хлеба и села напротив Марты дожидаться, когда закипит вода.
– Хочешь знать, скольких я приняла? – сердито сказала она.
– Скольких? – спросила Марта.
– Я отмечала. С самого первого. Черточки ставила в тетрадке.
Энни встала, порылась в ящике стола, вынула видавшую виды тетрадь, раскрыла и показала гостье.
– Писать-то я не умею, так что имен тут нету, заместо этого я ставила мальчишкам черточки, а девчонкам галочки. Считаю их. Горжусь я ими, Марта Вайн, пускай даже накажут меня за эту гордыньку. Своих-то у меня, видишь, не было, отродясь не было, так я этих малюток считаю. Птенчиков моих. Слушай, знаешь, сколько их?
– Не томи.
– Вот это первый, глянь, уж больше чем сорок лет тому. Когда трудный случай бывал, так меня аж за тридцать миль звали. А вот последний. Тыща двести двадцать девять душ. А тут вот черным отмечены те, что померли у меня. Малютки. Таких отметок мало совсем. Я по ним плакала. Не слезами, а в сердце, Марта Вайн. И вот, на тебе, говорят мне – ни на что, мол, ты не годная.
– Бедная ты моя.
При этих словах уставшая сердиться и ругаться, вконец измученная Энни разразилась слезами. Марта, хоть и не стала к ней подходить, решив переждать, сама поднесла к глазам платок. Когда молоденькая женщина плачет – это еще ничего, подумала Марта, а вот старушка… Тяжело это видеть.
Когда Энни вытерла слезы, Марта сказала:
– Слушай, Энни, ну его, чай, а покрепче у тебя ничего нет?
Хлюпая носом, Энни встала и вынула из скрипучего буфета бутылку чего-то темного. Поставив два пыльных бокала, она плеснула в них по чуть-чуть.
– Терновый джин? – спросила Марта, попробовав. – Хороший. Сама делала?
– Ага.
– Энни, с тобой плохо обошлись. Это факт. Но не переживай ты так. Все нынче меняется, все. Ты в Ковентри была? Видала, как город изменился?
– Нет, как разбомбили, ни разу не была.
– Совсем другой город. Все поменялось. Кругом автобусы, машины. Телевидение. Ребятишки такого теперь понахватались – кто хорошего, кто плохого. Тут уж не до нас с тобой, Энни, есть дела и поважней.
– Поважней? Да у меня хлеб мой отняли! Пособие, говорят, дадут – на кой мне ихнее пособие, мне бы тетрадочку свою дальше заполнять, вот что, Марта. Это мое дело.
– А что там в церкви стряслось?
– Ерунда какая-то. Я там подрабатывала, убиралась, пятнадцать лет уже. И тут приходит этот новый викарий – я ему не понравилась, видите ли, да он-то мне тоже не шибко глянулся. И вот, говорит, я, дескать, стащила там чего-то в церкви. Да нужен мне этот колокол и доска золотая! Там, конечно, гроши платили, и бог-то бы с ними, коли мне бы настоящую мою работу снова разрешили. А они говорят: новые правила, новые правила. Какие еще новые правила? Я что, руки, что ли, не умею вымыть?
Марта положила на стол конверт с деньгами.
– Вот, возьми, хоть что-то. Я тут поговорила с людьми – ты многим помогла, и все готовы тебе помочь. Тут немного, но все-таки.
– Не надо мне милостыни. Не возьму я.
– Энни, это не милостыня. Люди тебя помнят и ценят. Все говорят – по-скотски с тобой поступили. Там и от меня немножко есть.
– За что это? – Энни рада была перемене темы.
– Хочу тебя попросить кое о чем. Только не рассказывай никому. Я знаю, ты не проговоришься.
– Да я и не вижу никого. Ну, так что же за дельце-то?
– Энни, мне больше не к кому обратиться. Плесни-ка мне еще джину, сейчас расскажу.
26
Рита дремала у камина. Угольки уже едва тлели. Рита еще не совсем уснула, но уже и не бодрствовала, когда в дверь постучали. Сначала было не пошевелиться, тело будто сковало, а грудь сдавило. Но вот постучали еще, на этот раз громче, и она вышла из оцепенения.
Должно быть, Уильям, подумала она. Кто еще явится к ней вот так, как снег на голову? Сквозь круглое матовое стекло с морозным узором она увидела – кто-то стоит на пороге. В прихожей она бросила взгляд на отражение в зеркале: по щекам разлился румянец, глаза припухли от жара и дремы. Ею овладело двойственное чувство. Она знала, что будет, как только она его впустит, и от этого сердце забилось быстрее. Но когда он уйдет, она почувствует опустошение – так стоит ли открывать дверь? Она открыла.
Но это был не Уильям. Перед ней стояла старая женщина в мешковатой черной одежде. На голове у нее была шляпа с широкими полями, украшенная булавкой, – такой фасон, пожалуй, был в моде в тридцатых годах. В руках у гостьи был горшок с каким-то цветком. У Риты вдруг закружилась голова. Улица поплыла, вздымаясь волнами. Уж не сон ли это? Вроде бы нет.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 78
