Раз пою я эту песню, то никто здесь не уснет.Будете вы слушать ее ночи напролет!Вик желает велик свой и уехать прочь!Сани Санты тоже в этом могут ей помочь!
Эта песня разбудила ее в первый же вечер, проведенный в клинике. Женщина, которая пела ее, находилась в строгой изоляции. И она пела ее не для себя, а обращалась непосредственно к Вик.
Сумасшедшая выкрикивала песню по три-четыре раза за ночь – обычно тогда, когда Вик начинала засыпать. Иногда эта девушка смеялась так сильно, что не могла пропеть строчки от начала до конца.
Вик тоже отвечала ей криком. Она кричала, чтобы кто-нибудь заткнул эту мразь. Потом начинали кричать другие люди. Вся палата исходила воплями и визгом. Одни просили замолчать. Другие умоляли дать им поспать. Третьи предлагали остановиться. Вик не унималась и хрипела, пока черные люди в белых халатах не приходили и, сгибая ее вниз, не делали инъекцию ей в руку.
Днем Вик сердито всматривалась в лица других пациенток, выискивая следы вины и нервного истощения. Но все они выглядели истощенными и виноватыми. На занятиях по групповой терапии она внимательно прислушивалась к другим, надеясь, что полуночная певица выдаст себя хриплым голосом. Но все ее подруги по несчастью говорили хрипло – из-за тяжелых ночей, плохого кофе и сигарет.
В конце концов, пришел вечер, когда Вик перестала слышать песню сумасшедшей. Она подумала, что ту перевели в другое крыло – что администрация наконец проявила заботу о других пациентах. Лишь через полгода, выйдя из госпиталя, она узнала голос и поняла, кем являлась эта сумасшедшая женщина.
– Тот мотоцикл, который в сарае, тоже наш? – спросил Вейн.
Затем, прежде чем она разобралась с первым вопросом, он задал второй:
– Что ты пела?
Вплоть до этого момента Вик не замечала, что напевает песенку себе под нос. Исполняемая тихим голосом, она звучала намного лучше, чем в психушке, когда Вик выкрикивала ее под зловещий сумасшедший хохот.
Она села, потирая лицо.
– Не знаю. Ничего не пела.
Вейн с сомнением посмотрел на нее.
Он прошел по пристани семенящими осторожными шагами. Хупер бежал позади него, как послушный медведь. Вейн нес большую мятую коробку, вцепившись в нее обеими руками. Одолев треть пути, он не удержал саквояж и с треском уронил его на доски причала. Тот содрогнулся.
– Вот твой ящик с инструментами, – сказал Вейн.
– Это не он.
– Ты сказала, что он выглядит, как коричневая коробка.
– А эта желтая.
– Местами коричневая.
– Там въелась ржавчина.
– И что? Ржавчина коричневая.
Он открыл крышку ящика и нахмурился, глядля на содержимое.
– Ошибся, – сказала она. – С кем не бывает.
– Разве это для рыбалки? – спросил Вейн, вынимая любопытный инструмент.
Тот выглядел, как лезвие миниатюрного стилета – достаточно маленького, чтобы уместиться на ладони.
– У него серповидная форма.
Вик знала название этой отвертки, хотя прошли годы с тех пор, как она видела ее. Затем до нее наконец дошел вопрос, который Вейн задал, ступив на пристань.
– Дай мне взглянуть на коробку, – сказала Вик.
Повернув ее, она посмотрела на коллекцию из плоских ржавых отверток, манометра давления, насоса и старого ключа с прямоугольной головкой. На нем было оттиснуто слово ТРИУМФ.
– Где ты это нашел?
– Ящик стоял на сиденье старого мотоцикла. Мотоцикл переходит нам с домом?
– Покажи мне его, – сказала Вик.
Каретный сарай
Вик только один раз заходила в каретный сарай, когда впервые осматривала дом и владения. Она говорила матери, что приберется там и устроит художественную студию. Хотя ее карандаши и кисти до сих пор хранились в шкафу спальни, а каретный сарай оставался загроможденным, как в первый день, когда они приехали сюда.
