МОРСКАЯ НИМФА
Глубоко, глубоко в пучине морской Живу я среди гулких струй. Играю, резвлюсь у подножия скал, Что грозно торчат над поверхностью волн. Там, в пещерах сокровенных, Я слышу рокот рек могучих И направляю их течение сквозь Нептуновы волны Оплодотворять зеленые берега земли. Я посылаю прохладные потоки Тем нимфам, что живут в реках, озерах и ручьях. Сквозь рощи и обширные луга И в дикие, живописные уголки. Лишь только вечереет. Нимфы пляшут на цветущих берегах И в песнях имя мое восхваляют. Венки сплетают и под водою мне благодарность воссылают. Люблю в беседках я лежать из алого коралла И слышать рокот волн над головой. Сквозь слой воды следить за ходом гордых кораблей И бегом облаков веселых. Порою летом в тихий час полночный. Когда волна плещется о кузов корабля. Люблю я проявлять свои волшебные чары, Всплывая на поверхность луною озаренных волн. Когда весь экипаж погрузится в сон, А юноша влюбленный в задумчивости стоит, Облокотясь о борт, я нашептываю Ему такие напевы, каких не знает ни единый смертный! Его пытливый взор скользит по темным волнам, Но видит длинные лишь тени корабля. Вверху луна в лазурных небесах… Очарованный, он слушает, трепещет. Порою голос мой звучит одной лишь нотой Мелодичной — она звенит и угасает! Я пробуждаю звуки гулких раковин, И вот кругом вдруг раздается громкий хор! Юноша дрожит и, песнью очарован. Созывает весь экипаж; матросы молча нагибаются Вниз над высоким бортом, но тщетно прислушиваются — Песнь моя умолкла и чары все пропали! В лесистой бухте среди гор, Где на якоре стоит стройный корабль, В час сумерек с веселыми тритонами Я выхожу плясать в пору прилива. С сестрами-нимфами люблю резвиться я. Покуда солнце не взойдет над морем; Тогда проворно вниз спешим в свой дворец хрустальный Глубоко там, в морской пучине, среди лесов Нептуна. Под прохладными аркадами и беседками из трав Мы проводим томительные полуденные часы Там, куда не заглядывает солнца луч, И плетем из морских цветов гирлянды. Мы поем свои мелодические песни В сопровождении гулких раковин И журчания течений, что скользят проворно По нашим залам светлым. Там бледный жемчуг, голубой сапфир, Рубин кровавый и зеленый изумруд — Все камни самоцветные из купола сияют. Хрустальные колонны высятся со всех сторон; Когда грозная буря собирается над морскою бездной И раздаются раскаты грома, Я взбираюсь на какой-нибудь утес высокий И оттуда наблюдаю взбаламученное море. И вот вдали, качаясь на волнах свирепых, С усилием подходит корабль одинокий, вздымая пену белую. И низко пригибая к волнам паруса и мачты. Тогда бросаюсь я в кипучую пучину океана И при вспышках молнии Направляю судно к мирным берегам, И сразу умолкают стоны моряка… Но если я нечаянно не подоспею, Чтобы спасти корабль от гибели, Я созову своих дельфинов И прикажу им нести утопающего туда, Где в океане виднеется далекий остров. Несчастных грусть я скоро утешаю. Проносясь по пустынным берегам. Тихими песнями, которые слабо доносятся до их слуха В промежутках, когда затихает бури вой. И песнь моя заводит их в грустные рощи. Шумящие у берегов пустынных моря. Там зреют сладкие плоды, прохладные журчат ручьи. Густая роща доставляет им убежище от бури. И духи воздуха, послушные Моему властному голосу, который они так любят, На облаках рисуют веселые видения, И в отдалении раздаются сладкие мелодии. Вот так я коротать помогаю им одинокие часы, Успокаивая сердце несчастных, потерпевших крушение, До тех пор, пока утихнет буря И на востоке заалеется заря. За все эти проделки Нептун порой привязывает меня крепко К скалам внизу коралловою цепью, Покуда не минует буря. Тогда утопающие тщетно взывают о помощи. Кто бы вы ни были, если любите мои пески, Приходите, когда закат окрасит волны, На тихие пески, где резвятся феи. Там люблю я жить в студеных волнах.
ГЛАВА XVI
Он наблюдателей к проникает Дела других насквозь пытливым взором; Не любит зрелищ, музыки не терпит,
Смеется редко, и его улыбка Как будто бы насмешку выражает Над ним самим, презрение к уму, Который до улыбки снизошел.
Такие люди вечно неспокойны: Они не терпят, если кто-нибудь Стоит их выше, потому — опасны.
Юлий Цезарь Монтони с приятелем вернулись домой поздно, уже когда утренняя заря окрасила алым цветом волны Адриатики. Веселые группы, протанцевавшие всю ночь под колоннадами св. Марка, рассеялись как сонмы духов. Монтони был охотник до иных развлечений, он не любил легких светских забав, — ему были больше по душе страсти пылкие, волнующие. Препятствия и бури жизни, обыкновенно разрушающие счастье людей, в нем, напротив, возбуждали и укрепляли душевные силы и давали ему высшие наслаждения, на какие он только был способен. Без какой-нибудь цели, захватывающего интереса жизнь казалась ему сонной, пресной, и за отсутствием предметов истинного интереса он заменял их искусственными возбуждениями, пока это не обращалось у него в привычку. Такого же рода была привычка к азартной игре, которую он усвоил, томясь бездействием, и которой затем предался страстно. В этом занятии он провел и эту ночь вместе с Кавиньи и кружком молодых людей, не столько знатных и родовитых, сколько богатых и порочных. В сущности, Монтони презирал этих пустых, бездарных юношей, вдобавок с порочными наклонностями, и водил с ними компанию только для того, чтобы сделать их орудиями для достижения своих целей. Впрочем, некоторых из них, более умных и способных, Монтони приблизил к себе, но даже и с ними обращался несколько свысока. Эта надменность действовала угнетающим образом на слабых, а в людях более сильных возбуждала жгучую ненависть. Разумеется, у Монтони было много заклятых врагов; но сила их ненависти именно доказывала степень его власти. А так как власть была главной целью его жизни, то он больше гордился этой ненавистью, чем гордился бы любовью окружающих. Чувство столь спокойное, как уважение, он глубоко презирал и готов был бы презирать самого себя, если бы счел себя способным ценить уважение к своей собственной личности.
