— Добро пожаловать! — Слегка пританцовывая на месте от избытка энергии, он сделал куражливо-пригласительный жест в сторону джипа. — Заходи, доктор, чай будем пить, разговаривать.
«Доктор? Он знает Лоренца?» — подумала Аня. Доктор отпустил ее руку, словно оставляя Аню на произвол, и направил палец в сторону азиата.
— Мансур, — сказал он с какой-то непонятной нежностью, — у тебя горе, большое горе.
— А? — Азиат замер; улыбка медленно стала сползать с его лица. — Чего говоришь, доктор?
— Такое горе, что не знаю, как тебе и сказать. — В голосе доктора появились нотки сострадания. — Но я тебе скажу, Мансур, все равно скажу, что ты больше не увидишь твоего брата. Погиб твой брат, Мансур, убили его в Мелекесе, застрелили и бросили в реку. — Доктор глаз не сводил с азиата и не сводил с него своего длинного белого пальца.
— Убили, да? — вдруг поверил тот, меняясь в лице. — Ай, какая беда, доктор, какая беда! — И вдруг сел по-турецки на асфальт и, уперев ладони в бедра, стал раскачиваться из стороны в сторону, загоревал, чуть ли не заплакал. — Я же говорил ему, доктор: Али, не ехай в Мелекес, там же Гурген тебя ждет и будет тебя резать, но Али взял автомат и поехал, ай, какая беда!..
И снова зашумело в кронах деревьев, и опять в воздухе начала нагнетаться страшная неведомая сила, и вдруг она стала гнуть к земле свет автомобильных фар. А потом… Это невозможно объяснить словами, но Аня ясно видела, как темнота вокруг начала медленно уплотняться, густеть, и вот исчезли очертания тополей, щетка кустарника и забор с острыми пиками, а потом исчезла и сама станция, за которой они стояли на маленькой площади, — непроглядная гуталиновая тьма, как живая, медленно стягивалась вокруг джипа. И в этой тьме ощущалось что-то неестественно-одушевленное; это была тьма весьма опасного свойства. Коренастый и тот, который был в белой футболке, остались во тьме, и Аня откуда-то знала, что тьма их уже не выпустит, что они остались там навсегда. Реальности больше не было. Лоренц медленно опустил палец, как опускают дуэльный пистолет после удачного выстрела.
Что-то начало потрескивать над головой, возникли из неоткуда белые крохотные искры, похожие на хлопья снега, — они заметались в воздухе, будто бы занимая каждый свое место. И вот уже над джипом висел белый дрожащий круг.
И вдруг Лоренц сказал:
— Выходи!
В полнейшей тишине его голос прозвучал как орудийный раскат.
И Ане вдруг стало понятно, что сейчас здесь, на этой площади, собирается в единое целое страшная мертвящая сила, жуткие ее сгустки летят отовсюду, чтобы примкнуть, — вон они потрескивают как электрические разряды, шипят в кронах деревьев, мечутся в своих невидимых судорогах, рвутся друг к другу, — это был настоящий гнев, это был гнев Ордена — Аня знала это (откуда, откуда?) — готовый вот-вот обрушиться и покарать.
Открылась передняя левая дверь, и из машины выбралась девушка: невысокая, гибкая, в черных кожаных джинсах и такой же куртке. Обогнув машину, она встала напротив доктора, оказавшись почти одного с ним роста. Ее маленькое скуластое лицо было преисполнено решимости и даже отваги. Тонкие губы, челка до бровей, дерзкие прищуренные глаза.
— Здравствуй, Оксана, — мягко проговорил Лоренц. — Давно не виделись.
Оксана? Так вот она какая — вторая дочь доктора Лоренца!
Девушка взглянула на доктора ясно и зло. На азиата она не обратила внимания, — она будто понимала, что происходит. А может, действительно понимала?
— Да, отец, очень давно. Перестань, не надо. — Она подняла голову. Белый мерцающий круг над джипом дрожал и медленно двигался вокруг своей невидимой оси. — Пожалуйста, перестань!
— Где Клена? — все так же мягко спросил Лоренц.
— Спит, — девушка кивнула на джип.
— Накололи чем-то?
Аня будто сидела в кинозале и смотрела кино — такое у нее было чувство. Тьма угрожающе обступила площадку, нависая над ней, напирая.
— Да ерунда, скоро проснется. — У Оксаны был высокий красивый голос, и говорила она спокойно, с каким-то непонятным достоинством, но было заметно, что это дается ей с большим трудом.
«Птушко! — вдруг вспомнила Аня. — Как же он?»
И тут доктор Лоренц задал главный вопрос — Аня поняла это по его голосу, чуть дрогнувшему.
— На что ты рассчитывала, дочь?
Оксана не спешила с ответом. Она молчала, с вызовом глядя на отца, и покусывала губы, словно на что-то решаясь.
— Разве мать тебе не говорила, что меня нельзя победить?
В неподвижном нависании тьмы подразумевалось явное одобрение этим словам.
— Нет, этого она мне не говорила. — Оксана снова подняла голову. Ее очень беспокоил этот белый круг, вращавшийся все быстрее и быстрее. Наверное, она знала, что это такое.
— Зачем тебе все это нужно? — как-то очень устало и опустошенно спросил Лоренц. — Чего тебе не хватает? Ведь мы не враги, дочь!
И ответом ему было одно-единственное слово, ударившее его в самое сердце:
— Враги.
«Почему? — горько подумала Аня, — ну почему?»
— Жаль, — искренне сказал Лоренц. — Очень жаль. Тогда поехали.
Клена крепко спала на заднем сиденье, и когда доктор Лоренц подсел к ней и положил ее голову себе на колени, она не проснулась. Портфель он так и не отстегнул, а пристроил сбоку. Было не очень удобно, но, очевидно, так было нужно. У Ани язык не повернулся его об этом спросить. Интересно, что в нем? Она села на переднее сиденье, а Оксана — за руль.
— Я тебя ненавижу, — сказала ей Оксана так, чтобы слышал Лоренц. — Так и знай.
Медленно джип поехал задом сквозь гнетущее пространство мрака; под колесами хрустело стекло. И вдруг свет фар стал расти, удлиняться, словно отталкиваясь от черной гладкой стены — они выбрались на свободу.
— Это мой друг, — произнес с заднего сиденья Лоренц. — Не смей трогать ее.
И только они выехали на дорогу, как ожил телефон в сумочке. Аня быстро достала его и заметила, что аккумулятор вот-вот сядет, а значит, надо поспешить с ответом.
— Алло, Сереж, это ты?
— Ты где, Ань? — В голосе Птушко было столько неподдельной тревоги, что Ане стало жалко его. — Быстро говори, где?
— Все в порядке, Сереж. — Аня обернулась к доктору Лоренцу. — Куда мы сейчас?
— До Рузаевки, — ответил он, ничуть не удивившись вопросу. Он все заранее знал, что ли?
— Я еду в Рузаевку, Сереж, — поспешно пояснила Аня. — Давай… — И тут телефон погас.
Джип шел по трассе, работая то дальним, то ближним светом, и белые столбы за обочинами сливались уже в частокол. Чувствуя лютую к себе ненависть (но за что, за что?), Аня вжалась в самый уголок, стараясь занимать как можно меньше места. Даже присутствие доктора Лоренца ее не спасало. Все молчали, только Клена изредка стонала во сне.
