— И вот все покинули меня, — жаловался Якебхер. — Но я не дурак и давно догадался об истинных устремлениях Мансума, которому я так опрометчиво доверил свои тайны и поручил командовать армией. Ты спросишь, почему я отдал под его начало солдат, с чьей помощью он планирует свергнуть меня и сесть на мое место? Не знаю, то ли слабость этому причиной, то ли моя лень… Сдается мне, мой прекрасный Кенан (так завали мальчика, и он был выходцем из Ханаана, а не египтянином, поскольку Якебхер опасался, что представитель коренного населения может отомстить ему за многочисленные убийства, совершенные им в свое время в Дельте), что, став правителем, я слишком много предавался удовольствиям, и теперь утратил былую силу. Временами мне тошно от всех этих пиров и танцев, да и от самого себя тошно. Ведь я твердо знаю: если Мансум вернется с победой, армия поддержит его, как когда-то поддержала меня, когда я пожелал избавиться от царя и завладеть троном.
И вот теперь я, хозяин, вытащивший Мансума из грязи, сомневаюсь в его преданности. А ведь даже когда он убил Аснат — женщину, которую я ненавидел, но страстно желал ею обладать, — я ни разу не упрекнул его, хотя мог бы воспользоваться этим, чтобы предать его смерти. Я ведь понял, что причина такой жестокости одна: он испугался, что я женюсь на этой женщине царских кровей, и она родит мне сына — наследника трона, который я захватил. И он знал, что Аснат — не из тех женщин, которых мы считаем слабыми и послушными игрушками, данных нам богами, чтобы мы могли наслаждаться их плотью и получать от них сыновей. Он прекрасно знал, какой у нее характер, знал, что она непреклонна и решительна. Да-да, он знал, что, когда я сделаю Аснат своей царицей, она первым делом настроит меня против него и заставит отослать из столицы подальше, а может, и казнить, ведь она его всегда презирала. Именно так мне и нужно было поступить, но я не осмелился, решил, что у меня нет достаточных для этого оснований. А может, в то время я все еще доверял ему…
Видишь, Кенан, я уже готов пожелать победы этому Хети, так как надеюсь, что он простит мне мои преступления. Я знаю, что не смогу помешать ему стать царем. А вот Мансуму, чтобы добраться до трона, придется переступить через мой труп. Хотя, даже говоря все это вслух, я сам себе не верю.
Сказав так, он схватил стальной меч, когда-то принадлежавший Хети, и рассек им воздух, словно отражая удар невидимого противника.
— Знай, Кенан, это оружие делает меня непобедимым, и зря я тебе жалуюсь. Скоро Мансум вернется, перебив этих собак. Когда он явится ко мне, чтобы сообщить о своей победе, я не дам ему закончить — ударю внезапно этим мечом, разящим прямо в цель, и не будет больше Мансума. А потом я во всеуслышание заявлю, что узнал о заговоре, о том, что он хотел убить меня и стать царем. Поэтому я опередил его, не дав свершиться нечестивым намерениям, и покарал его за преступление, потому что для этого мне не нужен ни судья, ни палач.
Ну а если победа достанется Хети, спросишь ты? Да, этот всегда начеку, и с ним так просто не справиться. Но у меня есть кое-что, что свяжет ему руки — не забывай, у меня в заложниках его первая жена и сын. О, уж я-то его хорошо знаю: он хочет казаться великодушным героем, которому боги дали благородное сердце. Вот на этих его дурацких чувствах мы и сыграем. Уверен, он согласится обменять трон, завладеть которым он не так уж и стремится, на жизнь жены и сына. По крайней мере, сын ему наверняка дорог, а уж питает ли он чувства к первой жене, не знаю. Однако мне придется попотеть, чтобы удержать трон в своих руках… Если же он не согласится, я предложу ему обменять пусть не трон, но хотя бы мою жизнь и свободу на жизни его родных. Положа руку на сердце, я скажу тебе: я с радостью стал бы жить так, как жил до коронации, забыл бы об опасностях и заботах, которыми отмечен каждый день жизни правителя. И скучать по этой жизни я не стал бы.
Вот о таких необычных вещах размышлял Якебхер, когда перед ним появился Мермеша. Он пал ниц перед троном, и это обеспокоило Якебхера: обычно Мермеша приветствовал его на египетский манер — кланялся, прижимая ладони к коленям.
— Сегодня ты что-то слишком почтителен, — сказал Якебхер, — думаю, это оттого, что ты принес плохие новости. Ты пришел сказать, что моя армия разбита?
— Нет, мой господин, твоему слуге известно не больше, чем остальным. Никто не знает, что происходит за пределами города, потому что мы отрезаны от мира разливом.
— И что же тогда привело тебя сюда?
— Господин, твой слуга сам не знает, как это могло случиться… Твой слуга всегда исполнял то, что было ему поручено, и обеспечивал безопасность своего господина.
— Что ж… Говори правду.
— Господин мой, только что я был в покоях, отведенных для Исет и ее сына, которых я привел к тебе. Я не знаю, что случилось, но их там нет. Я приказал слугам их разыскать, сам обежал все помещения дворца… Потом я подумал, что Исет пошла к тебе, не предупредив меня, но теперь вижу, что и здесь ее нет. Никто не знает, что с ней стало, куда она могла пойти со своим сыном Иенсесом, которого египтяне зовут Амени.
Это известие поразило Якебхера, словно удар молнии. Куда девалось охватившее его оцепенение! Словно Мермеша сказал ему, что враг, победивший Мансума, стоит у городских ворот (впрочем, так оно и было, вот только никто во дворце еще не знал об этом).
— Не может быть! — воскликнул он, вставая с трона. — Эта женщина, а особенно этот подросток были моей последней фишкой в вашей игре сенет, последним средством, которым я мог воспользоваться, чтобы выторговать себе мой трон, мою свободу… И ты их упустил?
— Прости своего слугу, мой господин! Но я, я ведь перед тобой…
Громовой смех царя не дал ему закончить.
— Что я слышу! — воскликнул Якебхер. — Ты думаешь, что Хети так жаждет увидеть тебя живым, что обменяет на тебя мою жизнь? Как ты можешь мечтать об этом, ведь все мы знаем, что ты предал его, украл его сына и жену? Я бы с радостью обменял на тебя свою жизнь, если бы это было возможно. Поставь себя на его место и скажи, кого из нас двоих ты предпочел бы оставить в живых? Хотя я точно могу предугадать его первое желание!
И с этими словами одним ударом меча, который он все еще держал в руке, Якебхер рассек горло Мермеши. Не успев даже крикнуть, тот упал с широко открытыми глазами.
— Прекрасно! Я наказал предателя. Надо было сделать это раньше. По крайней мере, он бы уже не смог упустить эту женщину и ее сына.
Он отвернулся и двинулся к трону, когда у него за спиной прозвучал хорошо знакомый голос:
— Благодарю тебя, ты оказал мне услугу, сделав то, что мне делать было бы крайне неприятно, но ответной милости от меня не жди.
Якебхер обернулся и увидел стоящего перед ним Хети. На нем была короткая набедренная повязка, какие носят египетские крестьяне, а в руке он сжимал единственное свое оружие — копье с бронзовым наконечником. Именно вид этого копья придал Якебхеру немного уверенности, хотя испуг, вызванный неожиданным появлением Хети, еще не прошел.
— Хети, признаюсь, я восхищен твоей смелостью. Но скажи, зачем ты пришел сюда, в мой дворец? Стоит мне позвать стражу…
