Появление в общем зале постоялого двора «Разочарование» пары незнакомцев лишь на миг нарушило привычное течение вечера. Глаза присутствующих обратились на них. Войдя, Жюльен быстрым взглядом обвел помещение, а Сара накинула на голову капюшон. За стойкой о чем-то с жаром толковали два разгоряченных гарсона. Обоим было лет по тридцать или около того, и оба были сухощавы как индийские йоги. Один, ростом пониже, с зачесанными назад напомаженными волосами и серьгой в левом ухе; второй — повыше, с бородкой и лихими усами, ни дать ни взять — королевский мушкетер. На стене, аккурат над ними, на доске в форме геральдического щита, обтянутой красным бархатом, поблескивали клинками Две шпаги. Вдруг тот, что смахивал на мушкетера, схватил полотенце, перекинутое у него через плечо, и утер им — в самом прямом смысле — другого, с серьгой.
— Ну, это уже переходит все границы, Батист! — воскликнул тот возмущенно и, вырвав из рук обидчика полотенце, швырнул на пол, точно бросил перчатку. — Теперь мы должны решить вопрос, как подобает мужчинам. Мадмуазель Барро! Нам срочно требуются шпаги!
— Пошли на улицу, Жером! — поглаживая бородку, согласился Батист.
Мадмуазель Барро, хозяйка постоялого двора, находилась на другом конце стойки и разговаривала с пожилым кюре, на которого была подозрительно похожа, хотя священнослужитель и весил килограммов на пятьдесят больше, чем она. Увенчанный копной белых волос падре восседал на высоком табурете. Услышав перепалку, он возвел очи горе и молитвенно простер длани над чашей значительно большего, нежели у других, размера, в которой пенился живительный эликсир. Мадмуазель Барро, тонюсенькая как камышинка, с пучочком на макушке, встрепенулась, словно внутри у нее распрямилась пружина, деловито засучила рукава и легкой поступью устремилась к щиту с оружием. Весь постоялый двор мгновенно оживился.
Посетители повскакали с мест. Многие принялись хлопать в ладоши. Дело начинало походить на ярмарочный балаган. Улюлюканье и возгласы «ура!» пробудили дремавшего деда. Потянувшись и точно стряхнув с себя годы, он отбросил клюку, отодвинул в сторону кружку с пивом, затем с прытью, какой позавидовали бы и многие молодые, перемахнул через стойку и, опьяненный предвкушением схватки, обеими руками сорвал со стены шпаги, прежде чем к ним приблизилась хозяйка заведения. Изрядно набравшийся селянин не упустил возможности выпить за боевого деда и за победу…
Застыв на месте, Сара и Жюльен с удивлением наблюдали за развитием событий.
Они и глазом не успели моргнуть, как все заторопились к выходу. Впереди шествовали дуэлянты, следом — высоко подняв шпаги, дед, за ним решительным шагом выступала хозяйка с выражением ликования на лице, а потом и остальные. Остался лишь кюре, который, поднявшись, не спеша направился к чете приезжих.
— Вы не намерены воспрепятствовать этому, отче? — спросил его Жюльен, когда священник подошел.
— Да что вы, мсье, это невинная забава! Жером и Батист Тургуты — братья, и на смерть они бьются не менее двух или трех раз в месяц. Для поддержания формы. Они прекрасные фехтовальщики. Лучше не сыскать во всей округе. И в мастерстве владения оружием не уступают друг другу. Я им постоянно твержу, что они родились для великих дел, но хотел бы я посмотреть на того, кому известен Промысел Божий… Для Тургутов дуэль — это спорт, а для всех остальных — развлечение. В поединке братья решают спорные вопросы и всегда расходятся друзьями. Однако, прошу прощения: вы… — молодожены и хотели бы переночевать, не так ли?
— Да, нам нужна комната. То есть… две. Мадмуазель и я — мы не состоим в браке, — смутился Жюльен.
— Да-да, понимаю, — кюре озарился довольной улыбкой. — Значит, две комнаты, правильно? Добро пожаловать, мы будем рады вам услужить. Эту гостиницу содержим мы с сестрой. Хотя, сказать по правде, душа всего этого, — он обвел руками вокруг, — конечно, сестра. Все держится на ней. Она, признаюсь вам, — кюре понизил голос, — не замужем. — И приняв торжественный вид, продолжил: — Не угодно ли господам поужинать с дороги? Могу заверить, что лучше наших каплунов вы не найдете на двадцать лье окрест. Да не стойте же, садитесь за любой стол. Сестра сейчас будет.
Снаружи были слышны веселые возгласы зрителей, присутствовавших на дуэли.
Сара присела за ближайший стол.
— О, нет, что вы! Вам будет гораздо удобнее вот за тем столом, у окна, вы не находите?
Они смущенно переглянулись, и Сара кивнула в знак согласия.
Диковинная какая-то эта таверна, правда? — заметил Жюльен.
Сара глазами показала, что разделяет его мнение. Она сняла перчатки, расположилась поудобнее и проводила взглядом кюре: тот, оставив, переместился за стойку, облокотился на нее, подперев щеки кулаками, и без всякого смущения уставился на них.
Через некоторое время помещение быстро заполнилось возвращавшимися с улицы посетителями, явно недовольными исходом поединка. Даже на лице мадемуазель Барро, которая несла шпаги, застыло горестное выражение.
Дуэлянты появились последними. Они шли в обнимку и пребывали, в отличие от остальных, в приподнятом состоянии духа и в полной гармонии с собой и окружающим миром.
— Ты говоришь мне это как комплимент, — заметил Батист, поглаживая бородку.
— Нет, совсем даже нет, — возразил Жером, проведя рукой по волосам, проверяя, не растрепались ли они в ходе поединка. — Ты бесподобно финтишь. И «мельницу» быстрее тебя никто не крутит. Ты, брат, — настоящий мастер фехтования. Номер два в Европе после меня.
— Не перестаю восхищаться совершенством, с которым ты перемещаешься по полю боя, брат, — не уступал ему Батист. — Тебя не превзойти никому, кроме, разумеется, Батиста Тургута. Я испытываю истинную гордость за тебя.
— Ну где вы там… Нельзя ли поскорее?! Прибавьте шагу! — прервал беседу дуэлянтов кюре, сопроводив слова жестом, словно задавая рабочий ритм.
Жером и Батист, как ни в чем ни бывало, вновь облачились в передники.
В дальнем углу, у окошка с кружевными занавесками — простыми и нарядными, — отрешившись от того, что происходило вокруг, сидели Жюльен и Сара.
— Когда я поняла, что это ты, сначала не могла поверить, — Сара потупила взор. — Ты никогда за себя не боялся?.. Меня часто преследовал страх… особенно после гибели моего приемного отца.
— Как давно это было?
— За несколько месяцев до того, как господину Фуше, — это имя она произнесла с особым чувством, — даровали титул герцога Отрантского. У девочек-подростков хорошая память, ты не находишь?
— Я в этом убежден, — ответил он, внимая ей и невольно переносясь в прошлое.
— Уильям Коббет всю свою взрослую жизнь провел во Франции и полюбил ее, как любят ветреную девушку, вернее — как отец любит непослушную дочь, которую сам же и воспитал. Он здесь вырос, стал зрелым человеком, женился и овдовел, сделал состояние и пустит прочные корни. Без посторонней помощи достиг завидного положения. В шестьдесят лет, вступая во второй брак с моей матерью, он находился в расцвете жизни. Поначалу, как и многие, он поверил в Бонапарта. И хотя его душа разрывалась от того, какие отношения складывались у Франции с его родной страной, а затем и с остальной Европой, он хотел верить, что это временно. Потом он возненавидел Бонапарта. И порой не мог этого скрывать…
