Книга Прощай, цирк - Чон Унён

Мы с моим незнакомцем сели в автобус и направились к порту Кочжин. Он изъявил желание отправиться именно туда, ничего при этом не объяснив, и как только занял свое место, замолчал и стал смотреть в окно.

— Это сокчон — горный мед. Ваша сестренка достала его с огромным трудом. — С этими словами я передал ему сумку, которую вручила мне Чжомсуни, — к тому времени мы уже проехали порт Дэчжин.

Мужчина, мельком взглянув на сумку, глубоко вздохнул. Затем, не глядя на меня, выпалил:

— Я собираюсь уехать в Японию.

— Куда? В Японию?

Он ничего не ответил, а лишь снова посмотрел в окно, а затем сунул сокчон обратно мне.

— Где она его только взяла? Там тоже его не так-то просто достать. Но беда в том, что это не то, что мне нужно. Возьмите его: ешьте сами, разделите с другими. Считайте это подарком Чжомсуни. — Он опять отвернулся.

Пока мы не вышли из автобуса, он не произнес ни слова. В порту Кочжин мы прогуливались вдоль берега, пока не дошли до судоверфи. Плот, который мы уже видели, все еще был там. Мы устроились недалеко от того места, где он плавно покачивался на волнах.

— За день до Нового года по восточному календарю я организую церемонию по случаю отправления в Японию и вскорости после этого уеду.

— Значит, вы все-таки решились.

— Да, кажется, пришла пора мне трогаться в путь.

— Где, вы сказали, ваша родина? — спросил я.

— Родина… — не договорив, он задумался.

— И вы едете в Японию? Но почему в Японию…

— Знаете, в Корее я мечтал обрести родину. Разумеется, непростая ситуация в семье вынуждала меня отправиться на заработки, но дело было не только в этом… Как вы могли догадаться, я страстно увлечен историей Пархэ. Но ее версия, которую я изучал в Китае, сильно отличается от той, что преподают здесь. Я задумался: кто же прав? Кому на самом деле принадлежит историческое наследие Пархэ? И еще мне хотелось понять: а кто же я…

— Ну и как, поняли? — спросил я с интересом.

— Нет, мне так и не удалось разобраться. Все, что я понял: я здесь, нравится мне это или нет, чужак, дешевая рабочая сила.

Мне хотелось ответить ему хоть что-нибудь. Но я подумал, что лучше промолчать, чем сказать банальность. Водя по песку пальцем, я ждал продолжения его рассказа.

— Интересно, а они осознают, чем рискуют?

Мужчина, подняв голову, посмотрел на плот. На нем несколько людей крепили доски к кабинке. Эти самые люди приняли решение отправиться в столь опасное плавание. Если бы я оказался на их месте, смог бы я пренебречь опасностью? В моих глазах они выглядели безрассудными дураками, которые напрасно выкладывались ради осуществления нелепой авантюры.

— Я поеду нелегально. Я знаю, как лучше всего добраться до Японии. Может быть, там я открою секрет, как экспедиции из Пархэ достигали японских берегов. А выяснив правду, останусь там навсегда. Не хочу жить в Китае как представитель этнического меньшинства, а здесь — как чужак.

— …

— У меня такое ощущение, что первое действие циркового представления подходит к концу. Пора остановиться. Я имею в виду все эти трюки. — Он с громким смехом подхватил с земли камешек и бросил его в море.

Камешек пролетел над водой, несколько раз касаясь ее поверхности, отчего по прозрачной глади разбегались круги, а потом скрылся в глубине. Мы еще долго сидели рядом, и только когда солнце село, поднялись на ноги. Перед тем, как мы расстались, он протянул мне конверт. Я должен был передать его Чжомсуни. Он сказал, что это его последняя просьба.

Пожав друг другу руки, мы разошлись. В его рукопожатии чувствовалась решимость. Но почему-то мне виделась в ней некая обреченность. Засунув руки в карманы, наклонив набок голову, он шагал в сторону от меня, а я смотрел ему вслед, пока его силуэт не растворился в темном переулке.

Всматриваясь в пустоту переулка, я вдруг вспомнил девушку. Девушка. Я совсем забыл про нее. Пока искал ее по просьбе брата, вместе с братом, пока терпел его капризы и выходки, я напрочь забыл о ее существовании. Возможно, на самом деле человеком, которого я так упорно пытался найти, была вовсе не она, возможно, им как раз и был мой брат.

Я подумал, что она, скорее всего, умерла. Умерла — замерзла на холодном ветру у обочины дороги или напоролась на нож в темном переулке и лежит теперь в каком-нибудь морге, потому что никто не смог ее опознать. Потом ее, как неопознанный труп, отправят в университетскую больницу или исследовательский центр, где ее тело вскроют и разрежут на мелкие кусочки. Затем разобранные таким образом кости и плоть снова соберут в одном месте и кремируют. Я представил себе, как она, преобразившаяся в горстку пепла, ловит порыв ветра и растворяется в воздухе.

Я подумал, что было бы даже лучше, если бы она умерла. Ей бы понравилось жить в памяти, как живет мама, покоящаяся под лагерстремией. Что до меня, то я уже давно похоронил ее в море. Я похоронил ее образ — она стоит под лагерстремией, бриз играет длинными распущенными волосами, — ее теплый и нежный голос, утешавший меня и брата. Я похоронил ее дрожащий, словно весенний цветок на ветру, смех. Наконец, я похоронил ее саму — без остатка, отдав морю даже ощущение тепла ее рук.

Внезапно я осознал, что и брат тоже в душе попрощался с ней. Видимо, он и сам понял, что сможет жить, только когда сотрет ее образ из своей памяти. Я вглядывался в темноту, плотно, до скрежета, сжав зубы. Она умерла. Даже если не умерла — умрет.