Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
Немецкий разведчик с любопытством ещё раз всмотрелся в Веденина:
А что, парень неплох. Держится молодцом. В подобной ситуации не всякий так себя поведёт. Явно нерядовой военнопленный-доходяга. В этом есть стержень. Жаль такого губить и отдавать в лапы костоломам из зондеркоманды. Из него вышел бы толк. Пожалуй, разумнее подождать. Тюрьма да нужда любого переиначат. И этот поумнеет. Пусть едет с другими во Францию, там его перевоспитают и приспособят для какой-либо пользы. Варианты есть: внутрилагерный осведомитель для начала. А если проявит себя, то, глядишь, местное подразделение Абвера или, на худой конец, гестапо им займутся. Война по всем прикидкам затягивается, а информаторы, провокаторы и диверсанты нужны во все времена. Так что, видимо, отписаться о беседе в штаб-квартиру адмирала Канариса в Берлин придётся.
Как всякий хороший профессионал, оберлейтенант со странным русским прозвищем Максим Максимович был рационален. Ему ли было не знать, что вербовка – это всегда психологический поединок на словах и без слов. Разведка – дело неспешное, и потому каждый подвернувшийся камешек может пригодиться для сложной конструкции под названием «агентурная работа в тылу противника». Логичнее подождать. Пусть пока что этот упрямец помыкается по лагерям, наломается на строительных работах во Франции. Любой плод, как говорится, вначале созреть должен, прежде чем подавать его на стол. Человеческий «материал» – предмет одушевленный. После заброски в тыл пятьдесят из ста сразу разбегутся, потом их поймают, и они будут мутить голову русской контрразведке. Сорок безрассудных и глупых попытаются что-то сделать и тоже попадутся, и отвлекут внимание противника, а вот последние десять, наиболее хитрых и осмотрительных, не торопясь выполнят свои задачи. Так что для каждого сверчка свой шесток имеется.
«А вообще эти русские – необычные люди, – продолжал размышлять офицер Абвера. – Вот если бы этот разговор состоялся во Франции, Бельгии или в Польше, забот бы не было. Стопроцентное согласие, а эти нет. Живут в каком-то другом мировосприятии. Взять хотя бы сегодняшний день. Из десяти отобранных для беседы русских солдат только один дал согласие стать «помощником» и выбрал себе агентурный псевдоним. Да и то ещё неизвестно, понял ли он, о чём идет речь. У каждого из этих русских свой бог в душе, которому и молятся, и потому жди от них невозможного. Спиной лучше не поворачиваться. Тысячи согласятся на сотрудничество с нами, а сотни тысяч откажутся и будут упираться до последнего, сражаться и умирать непонятно за какие идеалы. Не за коммунизм, а за что-то своё, глубоко личное, непоколебимое, который каждый носит в своей душе, прячет от других и бережёт пуще зеницы ока. И конечно, их великое терпение, невообразимое для «цивилизованного» человека умение стойко переносить нужду, тяготы и, что безусловно важнее всего, терпеть войну. Но вот если завербуешь такого, одного из тысячи, который осмысленно, по своим внутренним убеждениям пойдёт на вербовку, то жди от него вещей необыкновенных. Такой будет рвать своих в клочья, без удержу и остановки, пуще дикого лесного зверя. Всё зальет кровью вокруг себя, сам с головы до ног измажется и всё ещё не насытится. Такому подавай всё новые и новые жертвы, ибо не потушить ему испепеляющий его самого изнутри костер, который сам же и разжёг. Такое пламя не залить ни водкой, ни золотом, потому как этот зверь знает, что такое адовы муки грехопадения, которое ни другие, ни он сам себе никогда не простит. Чувствует, как проклинают его собственные предки, догадывается, что не будет ему места ни на земле, ни на небе. Такого в Европе не ведают».
Чтобы отогнать от себя эти мысли, так некстати пришедшие ему в голову, от которых стало как-то неспокойно, неуютно на душе, оберлейтенант подошел к угловому шкафчику и достал из него бутылку вина с высоким распечатанным горлышком. Налил один стакан и подтолкнул его к Веденину.
– Пей, солдат. Через день вашу партию отправляют во Францию. Глаз мы с тебя не спустим. Так что прощаться не будем. Да, вот что, забери бутерброды, сколько захочешь. Своих в бараке угостишь.
Веденин, не произнеся ни слова, подошел к столу и залпом, не прерываясь, вылил в себя вкусное, чуть сладковатое вино. Может быть, тоже из Франции? Потом повернулся и направился к двери.
– Подожди, – окликнул его немецкий офицер. – А колбаса, хлеб? Никого угостить не хочешь?
– Не могу взять, – Семён опустил голову. – Свои сочтут, что продался.
Оберлейтенант помолчал минуту:
– Умный. Сообразительный. Сам знаешь, среди вас хватает идеалистов. Такие не простят. До утра не доживёшь. А теперь иди и помни наш разговор.
Выйдя из здания комендатуры, Веденин не спеша побрел по территории лагеря в сторону своего барака. Он глубоко дышал всей грудью, стараясь вбирать в себя как можно больше воздуха. Как хорошо и свежо снаружи. И кажется, что пахнет водорослями и морем. Может быть, этот сборный пункт действительно находится недалеко от Одессы. Вот бы хоть краем глаза увидеть море, полюбоваться этой свободной могучей стихией. Как прекрасно это заваленное дождевыми тучами небо. Пусть оно будет всегда: ясное или хмурое, дождливое или снежное. Всё равно, потому что оно восхитительно правдивое, не то что жестокий мир людей.
Дойдя до своего места в бараке, Семён лёг ничком на нары, разыскал свою подкову и крепко сжал её пальцами, и так и лежал до самого утра, не то спал, не то бредил.
* * *
Морская волна, вздыбившись, приподняла на своей горбине и опустила железную посудину, которая, ухнув вниз, заскрежетала всеми своими стальными листами, выдавливая из рангоута разболтанные заклёпки. Это был сухогруз, который только что по узкому фарватеру удачно миновал утыканные минами Дарданеллы и теперь торопился выскочить на просторы Средиземного моря, подальше от затаившихся враждебных берегов. Когда-то это судно благополучно таскало по морям и океанам руду, уголь, чугунные чушки и даже зерно. Теперь же оно было приспособлено для перевозки тысяч заключённых, разместившихся на деревянных настилах глубоко в его бездонном чреве. Война внесла коррективы в представление о наиболее выигрышных отраслях мирового хозяйства. Отныне доходным и малозатратным делом стало использование дармового труда жителей оккупированных территорий и миллионов военнопленных, захваченных победоносной Германией на полях сражений в Европе и Северной Африке.
Нос вверх, корма вниз, завалиться на правый борт, а потом на левый. Оказалось, что Семён Веденин плохо переносил качку. Морская болезнь одолевала его. Желудок не справлялся со следовавшими один за другим рвотными позывами и скручивал в клубок свои стенки. Горло дергалось, выворачивая скулы, но выплёвывать больше было нечего. Остатки конской баланды с черствым хлебом из отрубей давно упокоились на дне параши или были размазаны по деревянным щитам, прикрывавшими железные борта трюма корабля.
Оказалось, что купаться и валяться на песчаном пляже, нежась в лучах заходящего солнца, совсем другое, нежели чем ходить по бескрайним водным просторам на судах. Этого Семён не знал. Он мало что успел сделать и увидеть в своей довоенной жизни. Только в юношеских мечтах и из рассказов побывавших на море счастливцев представлял себе, какое оно лазурное и переливчатое. Как растут на широких, мощёных тёсаным камнем набережных приморских городов пальмы и кипарисы, прогуливаются и смеются перманентно счастливые люди, поголовно одетые в белые брюки и светлые маркизетовые платья. Всюду царит разлитая в пряном воздухе беззаботность и радость вечного праздника, который немыслим без хлопочущих над своими мангалами кавказцев-шашлычников, размахивающих картонными половинками над покрывшимися седой патиной углями. На шампурах шкворчат, роняя капли жирного сока, аппетитные куски баранины и свинины, перемежеванные кружками крупно нарезанных баклажанов, маринованного лука и целыми запечёнными помидорами. А над всем этим великолепием витает вино-ткемалевое благовоние, сотканное из сиюминутных знакомств и доступной любви. Лето, Юг, Музыка, Отдых.
Ознакомительная версия. Доступно 16 страниц из 76
