— Афины, 1922 год. На этот раз имя Таладис, если помнишь. Обвинение в грабеже и попытке убийства. Все так же весело?
Лицо мистера Питерса приобрело выражение нездоровой злости, которую Латимер наблюдал пару секунд в Софии.
Димитриос не мигая уставился на него.
В какой-то момент атмосфера стала ядовитой от неприкрытой ненависти, ощущать которую для Латимера было невыносимо ужасно. Он однажды испытал подобный страх, когда ребенком увидел, как на улице дерутся двое взрослых мужчин.
Мистер Питерс вытащил из кармана «люгер» и взвесил его в руке.
— Что, Димитриос, нечего сказать? Тогда я продолжу. Немного раньше в том же году ты убил человека в Смирне, ростовщика. Как его звали, месье Смит?
— Шолем.
— Да, Шолем, конечно. Месье Смиту хватило сообразительности это разузнать, Димитриос. Отлично сработано, а? Понимаешь, месье Смит в хороших отношениях с турецкой полицией, даже можно сказать, пользуется их доверием. Ты по-прежнему считаешь, что миллион франков такая уж большая сумма? А, Димитриос?
Димитриос не смотрел ни на одного из них.
— Убийцу Шолема повесили, — медленно произнес он.
Мистер Питерс удивленно поднял брови:
— Месье Смит, это правда?
— Негра по имени Дхрис Мохаммед действительно повесили за убийство, но он сделал признание, указывающее на месье Макропулоса. Ордер на его арест выдали в 1924 году. По обвинению в убийстве. Однако турецкая полиция хотела схватить его по иной причине. Он был замешан в покушении на Кемаля в Адрианополе.
— Видишь, Димитриос, мы многое знаем. Продолжать?
Димитриос все еще смотрел прямо перед собой. На его лице не дрогнул ни один мускул.
Мистер Питерс бросил взгляд на Латимера.
— Думаю, Димитриос впечатлен. Уверен, нам нужно продолжить.
Когда Латимер впоследствии думал о Димитриосе, он вспоминал именно эту сцену. Убогий номер с кошмарными обоями. Мистер Питерс, умостившись на краю кровати с пистолетом в руках, прикрыл влажные глаза и что-то говорит. А между ними сидит человек, уставившись прямо перед собой. Его белое лицо неподвижно и безжизненно, как у восковой фигуры.
Голос мистера Питерса то жужжал, то замолкал. Для взвинченных нервов Латимера эти короткие приступы тишины были мучительны в своей остроте. И мистер Питерс снова начинал жужжать: так, пытая, палач бормочет свои вопросы после каждого поворота тисков.
— Повторяю, месье Смит видел Виссера в морге Стамбула. Я говорил, что у него хорошие отношения с турецкой полицией? Так вот, они показали ему тело. В полиции решили, что оно принадлежит преступнику по имени Димитриос Макропулос. Глупо позволили обвести себя вокруг пальца. Даже месье Смит был ненадолго введен в заблуждение. К счастью, я смог его переубедить… Ничего не скажешь на это? Отлично. Не собираешься спросить, как я обнаружил, кто ты и где живешь?
Снова молчание.
— Нет? А может, хочешь понять, откуда я узнал, что в момент убийства бедняги Виссера ты находился в Стамбуле? Или как месье Смит опознал Виссера по фотографии?
Снова молчание.
— Нет? А может, рассказать, как турецкая полиция заинтересуется мертвым убийцей, который на самом деле жив, или греческая полиция — беженцем из Смирны, который так внезапно покинул Табурию.
Полагаешь, трудно будет доказать, что ты и есть тот самый Димитриос Макропулос, или Таладис, или Талат, или Ружмон? Ведь столько времени прошло. Ты об этом думаешь, Димитриос? А я скажу: доказать это не составит никакого труда. Я могу опознать тебя как Макропулоса, а еще Вернер, или Ленотр, или Галиндо, или Великая Княгиня. Кто-нибудь из них еще жив и находится в поле зрения полиции. Каждый с радостью отправит тебя на виселицу. Месье Смит готов поклясться, что в Стамбуле похоронили Виссера.
Остается экипаж яхты, которую ты взял напрокат. Они знают, что Виссер поехал с тобой в Стамбул. А еще консьерж на авеню де Ваграм, где ты жил под именем Ружмон. У тебя так много вымышленных имен, что паспорт уже не поможет. И даже если ты договоришься с французской или греческой полицией, турецкие друзья месье Смита не будут столь сговорчивы. Думаешь, миллион франков слишком большая цена за то, чтобы спасти голову?
Он замолчал. Долгие несколько секунд Димитриос продолжал рассматривать стену.
Потом наконец он зашевелился и перевел взгляд на свои маленькие руки в перчатках. Его слова падали одно за другим, как камни в застоявшийся водоем.
— Мне интересно, — проговорил он, — почему вы так мало хотите. Вы просите только миллион, и все?
Мистер Питерс хихикнул.
— Ты считаешь, что мы обратимся в полицию, когда получим деньги? О нет, Димитриос. Мы поступим с тобой честно. Этот миллион — лишь предварительный жест доброй воли. Однако ты убедишься, что мы не жадные.
— Не сомневаюсь. Вы ведь не хотите, чтобы я пошел на отчаянный шаг. Кто-нибудь еще сомневается в том, что я убил Виссера?
— Больше никто. Я хочу получить миллион завтра, в тысячных банкнотах.
— Так быстро?
— Утром по почте ты получишь инструкции, как нужно его передать. Если не будешь точно следовать инструкциям, второго шанса не представится. В дело немедленно вступит полиция. Ясно?
— Безусловно.
Тон разговора был довольно ровный. Сторонний наблюдатель мог решить, что заключается обычная сделка. Но ни один из голосов не звучал спокойно. Латимеру казалось, что если бы не «люгер», то Димитриос напал бы на мистера Питерса и убил его, а если бы не мысль о миллионе франков, то мистер Питерс застрелил бы Димитриоса. Две жизни висели на тоненьких стальных ниточках инстинкта самосохранения и жадности.
Димитриос встал, и тут, похоже, ему в голову пришла какая-то мысль. Он развернулся к Латимеру:
— Вы все время хранили молчание, месье. Мне интересно, вы понимаете, что ваша жизнь находится в руках вашего друга Питерсена? Если, например, он решит сообщить мне ваше настоящее имя и где вас можно найти, я, вероятно, вас убью.
Мистер Питерс продемонстрировал свои белые вставные зубы.
— А с чего мне лишаться помощи месье Смита? Он в состоянии доказать, что Виссер мертв. Если его не станет, ты сможешь вздохнуть свободно.
Димитриос не обратил внимания на эту заминку.
— Так что, месье Смит?
Латимер взглянул в беспокойные карие глаза и вспомнил фразу мадам Превезы. Безусловно, это были глаза человека, готового сделать вам больно, но они не могли принадлежать врачу. Это были глаза убийцы.
— Могу вас заверить, — сказал он, — что у Питерсена нет стимула меня убивать. Понимаете…
— Понимаешь, Димитриос, — быстро вставил мистер Питерс, — мы не дураки. Теперь можешь идти.
— Конечно. — Димитриос направился к двери, но на пороге задержался.
