— Клер рассказывала мне, что у Кемпера роман с какой-то богатой женщиной из Нью-Йорка, но в подробности не вдавалась.
Лора Хьюз была наполовину Кеннеди. Внедрение Кемпера в семью происходило уже на двух фронтах.
— Уорд, сегодня утром ты какой-то отстраненный.
— Работа. Никак не могу выкинуть ее из головы.
— Я не уверена.
Было почти девять — значит, в Гардене семь. Сэл был неисправимым игроком, к тому же — ранней пташкой.
Хелен помахала ему салфеткой:
— Йо-хо, Уорд! Ты слушаешь?
— Что ты сказала? Я имею в виду, что ты хотела сказать этим «я не уверена»?
— Я хотела сказать, что беготня за «красными» тебя раздражает, тебе это скучно. Ты всегда говоришь о ней с презрением, а в последнее время презрение это возросло во сто крат.
— И?
— И тебе снятся кошмары, а еще ночами ты что-то бормочешь по-латыни.
— И?
— И ты стал прятаться от меня даже тогда, когда мы находимся в одной комнате. Стал вести себя так, как будто ты только что осознал, что тебе сорок шесть, а мне — двадцать один и что есть вещи, которых я попросту не пойму.
Литтел взял ее руки в свои. Она отдернула руки — да так, что сбила со стола подставку для салфеток.
— Кемпер все рассказывает Клер. Я уж было решила, что ты станешь ему в этом подражать.
— Кемпер — отец Клер. А я тебе не отец.
Хелен встала из-за стола и схватила свою сумочку.
— Я подумаю над твоими словами по пути домой.
— У тебя же занятия в полдесятого — их что, не будет?
— Сегодня суббота, Уорд. Ты так «занят мыслями о работе», что даже не знаешь, какой сегодня день.
Сэл позвонил в 9.35. Голосу него был возбужденный.
Литтел заговорил с ним мягко, чтобы успокоить. Безумный Сэл любил, когда с ним миндальничают.
— Как твоя поездка?
— Да как — обычно все. Гардена — это хорошо, потому что Эл-Эй близко, но этот гребаный Ленни-еврейчик постоянно отлучается, чтобы собрать материал для скандальных статеек «Строго секретно», и вечно опаздывает на представления. Думаете, мне стоит порезать его на куски, как того парня, который…
— Не надо признаваться по телефону, Сэл.
— Простите меня, святой отец, я грешен.
— Прекращай. Ты знаешь, что меня интересует, так что, если у тебя что-нибудь есть, выкладывай.
— О’кей, о’кей. Я был в Вегасе и слышал разговор Хеши Рескинда. Хеш говорил, что парни обеспокоены ситуацией на Кубе. Дескать, мафия заплатила Бороде чертову уйму денег, чтоб тот дал им слово, что гребаные казино будут работать и после того, как он придет к власти. А вот теперь он подался в комми, взял и национализировал все чертовы казино. Хеш сказал, что Борода держит Санто Т. в гаванской тюрьме. Теперь ребята гораздо хуже относятся к Бороде. Хеш вообще сказал, что Борода — как нижний в монгольской групповухе. Ну понимаете — рано или поздно его действительно поимеют.
Литтел спросил:
— И?
— И перед тем, как уехать из Чикаго, я говорил по телефону с Джеком Руби. Джек сейчас на мели, и я подзанял ему, чтобы он сбагрил этот свой стрип-клуб и прикупил себе новый, «Карусель», что ли. Джек всегда исправно возвращает деньги, потому что он сам подрабатывает ростовщичеством в Далласе и…
— Сэл, ты хочешь мне что-то сказать. Так говори же.
— Ну, ну — говорят, копы любят дополнительные подтверждения.
— Сэл…
— Ну, теперь слушайте. Джек подтвердил мне то, что сказал Хеши. Он сказал, что говорил с Карлосом Марчелло и Джонни Росселли, и они оба сказали ему, что Борода обходится мафии в семьдесят пять тысяч долларов в день банковского процента сверх доходов от их казино. Подумайте об этом, падре. Подумайте о том, что сделала бы церковь с семьюдесятью пятью штуками в день.
Литтел вздохнул:
— Куба меня не интересует. Руби говорил тебе что-нибудь о пенсионном фонде?
Безумный Сэл сказал:
— Ну-у-у-у…
— Сэл, черт побери…
— Плохой, плохой падре. А теперь десять раз прочитайте «Богородицу» и послушайте. Джек сказал мне, что как-то он отправил одного типа, нефтяника из Техаса, непосредственно к Сэму Джи, чтобы тот одобрил выдачу ему кредита из пенсионного фонда — это было примерно с год назад. Кстати, я дал вам первосортную наводку и заслужил за это награду, и теперь мне нужны бабки, потому что букмекеров и ростовщиков без надежного банковского тыла, бывает, бьют, и тогда они не могут стучать какому-нибудь дрисливому федеральному ублюдку вроде вас.
В досье программы про Руби сказано: рэкетир и мелкий ростовщик.
— Падре, падре, падре. Простите меня, ибо играл. Простите, ибо…
— Я постараюсь достать для тебя немного денег, Сэл, если смогу найти человека, которого ты представишь Джианкане в качестве потенциального заемщика. Я имею в виду — представишь лично.
— Падре… Господи Иисусе…
— Сэл…
— Падре, вы отымели меня так глубоко, что мне стало больно.
— Я спас тебе жизнь, Сэл. И это единственное условие, при котором ты можешь получить от меня деньги — иначе не получишь ни гроша.
— О’кей, о’кей, о’кей. Простите, святой отец, ибо я получал грязные деньги от бывшего семинариста-федерала, который…
Литтел положил трубку.
В комнате для персонала было тихо, как всегда в уикэнд. Агент, заправлявший телефонами, не обратил на него ни малейшего внимания.
Литтел выпросил у него разрешение воспользоваться телетайпом и послал запрос в далласский офис.
Ответа надо было ждать по меньшей мере минут десять. Литтел позвонил в аэропорт Мидуэй узнать о рейсах — и ему повезло.
Рейс авиакомпании «Пан-Америкэн» в полдень вылетал в Даллас. Обратный рейс доставлял его домой слегка за полночь.
Из телетайпа поползла лента запрошенной информации: Джейкоб Рубенштейн, также известный как Джек Руби, д.р. 25.03.11.
Три раза арестовывался за вымогательство, но ни одно дело до суда так и не дошло: в сорок седьмом, сорок девятом и пятьдесят третьем.
Этого человека подозревали в сводничестве; он являлся информатором далласского полицейского управления.
Этот человек становился в 1956 объектом расследования Ассоциации по защите прав животных: его обвиняли в противоестественных актах с собаками. Так же было известно, что этот человек ссужал деньги бизнесменам и рисковым спекулянтам на нефтяном рынке.
Литтел оборвал телетайпную ленту. Джек Руби стоил поездки.
Гул самолета и три порции виски помогли заснуть. Признания Безумного Сэла вертелись в голове, точно попурри из известных мелодий.
