Джеймс тем временем освободился от халата, и они слились воедино, как будто были созданы друг для друга, даже если один из них настолько упрям, что отказывается это признать. Впрочем, Эмма не имела столь разнообразного опыта в подобных делах, как Джеймс, чтобы знать, как редко встречается столь совершенное слияние.
Но она была более чем готова оценить наслаждение, которое они доставляли друг другу. Она взмыла в недосягаемые сферы, где бывала только с ним, Джеймсом. Этого, во всяком случае, она не сможет отрицать.
Когда Джеймс также обрел высвобождение и рухнул на нее, они еще некоторое время лежали, сплетясь влажными телами и тяжело дыша, освещенные последними отблесками затухающего пламени. Наконец он соскользнул с нее и перевернулся на бок. Зеленые глаза встретились с голубыми, и он любезно осведомился:
Вместо ответа она уткнулась лицом в его шею.
Но Джеймсу этого вполне хватило.
Глава 25
— Голубой тебе к лицу, — объявила Регина Ван Корт. — Впрочем, голубой цвет всегда шел Эмме. Правда, Пенни?
Пенелопа Ван Корт, гладя на все увеличивающуюся в размерах груду платьев на соседнем диванчике, только поджала губы. Эмма, стоявшая на низкой скамеечке посреди комнаты, догадывалась, что ее кузине приходится нелегко. Пенелопа всегда трепетно относилась к моде, и хотя родители ни в чем ей не отказывали, они не смогли дать ей то, чего ей больше всего хотелось.
А предметом мечтаний Пенелопы, разумеется, был муж. Ей надоело появляться в бальных залах в белом или бледно-розовом, как полагалось незамужним девушкам. Вид младшей кузины, облаченной в голубое платье самого смелого оттенка, который только можно было вообразить, не способствовал хорошему настроению мисс Ван Корт.
— Пожалуй, — сказала она, поднявшись со своего места, и подошла к окну, встав спиной к островкам зеленого, изумрудного и золотистого шелка, разбросанным по комнате.
Эмма проводила кузину обеспокоенным взглядом. Как объяснить Пенелопе, придававшей такое значение одежде и прочей мишуре, что это всего лишь фасад. Что ее свадьба — сплошное притворство, обман и надувательство…
Или нет? Судя по тому, как развивались события, их брак с Джеймсом постепенно превращался во вполне нормальный, чего нельзя было сказать о ее первом браке.
Впрочем, что бы она ни сказала Пенелопе, маловероятно, что это хоть что-нибудь изменит. Та твердо настроилась на хандру, и Эмма по большому счету не могла упрекнуть ее в этом. Никогда в своей жизни Эмма не видела столько платьев, шляпок, корсетов, нижних юбок и башмачков, сколько привезла портниха леди Денем на следующее утро после их прибытия в Лондон. Складывалось впечатление, что граф скупил весь магазин.
Во всяком случае, когда Эмма в полном неведении вошла в комнату, ожидая застать там только свою тетку и кузину, приехавших с визитом к матери Джеймса, ее глаза чуть не выскочили из орбит.
— Ну нет, — сказал Джеймс, положив ладонь ей на спину и подтолкнув вперед, когда она невольно попятилась. — Уж не знаю на счастье или горе, Эмма, но ты моя жена, и я не могу допустить, чтобы ты донашивала старые платья, хотя лично мне ты нравишься во всем. Люди подумают, что я скряга.
Но Эмма, хорошо представлявшая себе, сколько может стоить подобный гардероб, не преминула заметить:
— Если бы ты пожертвовал сумму, равную стоимости всей этой одежды, бедным, никто бы не посмел назвать тебя скрягой.
— Попробуй хотя бы одно утро вести себя как жена графа, и, обещаю, ты не останешься внакладе. Я готов перевести чек в Общество просвещения аборигенов Сандвичевых островов или в любую другую организацию по твоему выбору. — В ответ на удивленный взгляд Эммы он добавил: — Тебе отлично известно, дорогая, что я не против помощи бедным. Просто я предпочел бы сделать так, чтобы они могли помочь себе сами. Дайте человеку точку опоры… ну и так далее. Думаю, ты понимаешь.
Затем, чмокнув Эмму в лоб, он предоставил ее заботам миссис Деланже и своей матери и отбыл вместе с Фергюсом на прием к известному в научных кругах доктору Стоунлеттеру.
Размышляя о его игривом поведении во время этой сцены, а также о том, что произошло между ними ночью, Эмма не могла не удивляться. Джеймс вел себя как… влюбленный. Другого слова просто не подберешь
Но это же полный абсурд. Не может быть, чтобы Джеймс Марбери в нее влюбился. За все время их знакомства она не слышала от него ни одного одобрительного слова. Правда, стоит им поцеловаться, как происходит что-то совершенно необъяснимое… Но при чем здесь любовь? Страсть, пожалуй. Но страсть — это еще не любовь.
И все же этим не объяснишь его доброту по отношению к ней. Да, и к Фергюсу. Она больше не могла отрицать очевидного: Джеймс Марбери, которого она считала самым жестокосердным человеком на свете, за минувший год непостижимым образом смягчился.
Как и почему — это другое дело. Но, определенно, это не ее заслуга. В сущности, она только и делала, что противоречила ему с того самого утра, когда выглянула в окно и увидела Джеймса в своем огороде. Конечно, за исключением того времени, что они проводили в постели. Эмма обнаружила, что довольно трудно противоречить Джеймсу, облаченному в халат… или без оного.
— Прелестно! — Леди Денем хлопнула в ладоши, выведя Эмму из задумчивости. — Это то, что нужно! Ты наденешь это платье сегодня вечером к Картрайтам!
Тетка Эммы согласно закивала:
— Да, оно подчеркивает цвет ее глаз. — Она повернулась к мадам Деланже: — Вы можете приготовить его к восьми?
— Конечно, — заверила ее пухленькая француженка. — Агнес, Мэри, живо.
Две ее помощницы поспешили к Эмме, чтобы помочь ей снять платье, о котором шла речь, а Пенелопа, стоявшая у окна, воскликнула:
— Еще один, леди Денем!
— Ну и ну, — удивилась графиня с добродушной улыбкой. — Я и не предполагала, что Джеймс настолько популярен. Мы еще не сделали официального оглашения, а свадебные подарки уже хлынули. Не представляю, куда мы все это денем.
Эмма, получившая при первом замужестве один-единственный свадебный подарок — лиможский сервиз, который Джеймс так основательно уничтожил, — не могла не ощутить беспокойства. Интересно, смогут ли они вернуть все эти подарки после аннулирования брака? Она искренне надеялась, что да.
Впрочем, вспоминая, как удивился Джеймс, когда она затронула эту тему, и его вопрос: «Ты по-прежнему хочешь расторгнуть наш брак?» — Эмма не могла не задумываться, почему она ответила утвердительно, хотя совершенно точно знала, что нет. Она не хочет аннулировать брак.
Но придется. Потому что существует такая вещь, как правда о Стюарте. Если она всплывет, Джеймс сам не пожелает оставаться с ней в браке. Это слишком ужасно.
Кроме того, граф нуждается в наследниках. А в этом вопросе Эмма доказала свою полную несостоятельность. Джеймс, конечно, пытался ее утешить, да что толку. Так что никуда не денешься, придется им заняться расторжением брака. Иначе это будет несправедливо по отношению к Джеймсу.
