Книга Обреченный рыцарь - Владимир Лещенко

Окрестности Киева

Солнце пробивалось сквозь пожелтевшую листву, скользя по пожухлой траве светлыми пятнами. Мягкий лесной шелест наполнял пространство тихим спокойствием; лес казался дружелюбным и способным принять любого, пришедшего с чистым сердцем.

Деревья, обступающие небольшой домик; прозрачный воздух, легкий ветерок, сияние солнца и отражение его в капельках росы – подобная картина была достойна кисти художника. Эти места могли вдохновить любого поэта; кажется, вот‑вот, и в лесной тиши прозвучат дивные строки…

– А, дышло вам всем в зад! Чтоб этому Кукишу провалиться в ад, да на самую горячую сковородку! Нашел время исчезать, придурок! Ищи теперь его! Чтоб метаморфусы до самого конца времен имели друг друга!

Файервинд злилась неспроста.

Сейчас ей предстояло совершить одно небезопасное и сложное магическое действо, которое в идеале должно было на не очень долгое время наделить ее весьма большими силами.

В другой ситуации она бы предпочла обойтись без риска, но время поджимало, а результатов пока не имелось.

В это же время в старой избушке, неприятно напоминавшей им о дне знакомства с ведьмой, двое отважных рыцарей готовились к обряду. Гавейн возился у ярко горящей печи, поддерживая огонь. Парсифаль старательно помешивал зелье, ингредиентами которого служили разнообразные сушеные травы, толченые пауки, крылья летучих мышей, корешки и еще черт знает что.

– Ты там ничего не напутаешь? – поминутно спрашивал Гавейн. – А то ведь госпожа, если что – самих на зелье пустит.

– Нет, – буркнул блондинчик, продолжая подсыпать нужные ингредиенты и помешивать пахучее злое варево.

Он вполне осознавал важность своей миссии, ведь, как объясняла чародейка, волшебное пойло нужно, чтобы «глаза нечисти отвести» и дабы те создания, которые могут слететься на запах творимого колдовства, не тронули их.

Колдунья появилась точно в срок – когда песок в часах просыпался до конца и Перси снял с огня булькающий горшок.

Наскоро остудив его легким заклинанием, магичка, не поморщившись, выхлебала одну треть содержимого, а потом заставила сделать то же самое подчиненных.

Хватило лишь чуть сдвинутых нахмуренных бровей, чтобы мерзкий суп был проглочен рыцарями без возражений.

И через какие‑то двадцать минут она уже лежала внутри сложной фигуры, начертанной на полу мелом; одежда ее небрежным комом валялась в углу. Парсифаль и Гавейн торопливо заканчивали приготовления.

Приподняв голову в последний раз, она оглядела происходящее и кивнула.

– Начинаем.

Начерченные на полу линии загорелись мягким желтым светом; ведьма, прикрыв глаза, принялась читать созданное ею недавно заклинание.

Ее била крупная дрожь – накладываемые чары явно не доставляли удовольствия.

«Великий Темный! – прокомментировала она про себя. – Корежит, как с похмелья!»

Когда сияние линий стало нестерпимым, пробудились и камни, уложенные в углах фигуры. Зловещее багровое мерцание уменьшило желтый свет и окутало магичку непроницаемой пеленой… Но из этой мглы слышались заклинания.

Кони за стеной избы стали странно похрапывать и бить копытами.

Вдоль линий плясали мелкие белесые молнии, пропавшие в багровом сиянии…

Файервинд тревожно осматривалась.

Она была в той же самой избушке, где творила колдовство – Обряд Дальних Дорог. Правда, изба выглядела еще более старой и заброшенной. Печурка совсем развалилась, углы заросли толстой частой паутиной – к счастью, ее хозяин отсутствовал. В окна лился тускло‑голубоватый свет, как на туманном рассвете.

На ней было роскошное патрицианское платье, расшитое бисером, но ноги были босы и исцарапаны, как будто она шла сюда через лес.

– С добрыми ли вестями, гостья? – послышался голос за спиной.

Ведьма резко обернулась.

Немолодой рябой человек (человек ли?), неизвестно откуда взявшийся в избушке.

– Давно ждем тебя.

– И вам вечер добрый, – сказала чаровница шелестящим, как осенний листопад, шепотом.

– Давай сразу к делу, – рыкнул рябой и кинул насмешливый взгляд на собеседницу. – Всю ночь при полной луне я не сомкнул глаз, спасал народ от нечисти, повадившейся в ваши края… Устал, сил нет. Все, думаю, хватит! Пусть остается все как есть. И тут приходит ко мне, не поверишь, Старший Сын Всеотца. Улыбается так ласково. «Отдохни, – молвит, – деточка. Посиди, поешь. Я тебя покормлю». – Нежно так по голове гладит. – «Не, – отвечаю, – не могу я сидеть. Меня люди ждут там. Мне идти пора». – И чую, самому не хочется, ну совсем! – «Подождут твои люди. Не денутся никуда». – Стол накрывает, представь, сам накрывает. И смотрит так пронзительно в глаза и улыбается все. Садится напротив, но за руку держит. «Отдохни, – ре‑чет, – дружочек. Все сделается в свое время. Будет тебе и помощница, и помощники, и победа над ужасом чужим». – Не поверишь, заплакал я. – «Дий‑батюшка! – кричу. – Ты зачем ушел‑то?» – «Ну‑ну, – вещает и слезы мне отирает. – Время мое пришло, вот и ушел». – А сам за плечи обнимает. И так мне вдруг легко стало, спокойно. – «Время, оно свое у каждого. Ты медку поешь. Хороший медок‑то, такого в Нижнем вашем мире не сыскать». – Смотрю на него, а он как живой. Каждая черточка, каждая моршинка… И глаза смеются, голубые, как небо. Улыбается. – «Ничего, детка…» – Гляжу, а рядом с ним козлик махонький. И так и норовит меня за одежду ухватить, а к нему ластится. Из миски пиво лакает и пену с него сам сдувает. Тут‑то он и говорит: «Пора мне». – Обнимаю его на прощание. О шершавую щеку трусь. – «Ты когда придешь еще?» – «Приду, милый. Как буду нужен, так и приду…» Садится на козлика – тот враз вырос вчетверо, и только пыль заклубилась. Понимаешь ли, что реку?