Мошке потребовалось несколько секунд, чтобы осознать весь кошмар происшедшего. По словам Кольраби, в начале Молитвенного часа, когда все констебли на службе благополучно заткнули себе уши, к воротам тюрьмы подъехала карета с гербом Книжников. Из-за радикальных памфлетов, наводнивших город, шериф распорядился поставить печку рядом с тюрьмой, чтобы нелегальные бумаги сжигать без промедления. Ясное дело, эту опасную задачу взяли на себя Книжники. Когда они въезжали в ворота тюрьмы, охранники отворачивались, словно боясь подхватить неведомую заразу.
На этот раз кучер принялся что-то кричать охранникам, размахивая стопкой листов, ни на одном из которых не было печати Книжников. И вдруг он выронил листы, и ветер понес их на охранников. Те в ужасе бросились врассыпную. А зловещие листы точно почуяли страх и накинулись на стражу, как свора гончих. Один охранник рванул наутек, другой отчаянно отмахивался, как от осиного роя, а третий свернулся калачиком на земле и закрыл руками голову. Карета тем временем беспрепятственно проехала в ворота.
Судя по всему, людям из кареты, одетым в мантии Книжников, не пришлось искать ключей, чтобы войти внутрь, — они свободно прошли по тюремному зданию, словно знали наизусть расположение всех помещений, и открыли все двери, вплоть до последней камеры. Когда же гвардейцы почуяли беду, они оказались заперты в своих бараках, и им пришлось выламывать двери, а когда они подбежали к арсенальной комнате, она также оказалась заперта.
Один из охранников, когда его развязали и вынули кляп изо рта, рассказал, что с первым выстрелом мушкета двери камер Ключников стали открываться одна за другой, и, хотя заключенным полагалось быть в наручниках, их руки были свободны. Им даже не нужно было отнимать ключи у охранников — они подходили к дверям и в два счета открывали отмычками. Когда же гвардейцам удалось открыть арсенал, они вбежали внутрь, толкаясь и хватая ружья и мушкеты, но дверь у них за спиной закрылась, и им пришлось долго выламывать ее.
Поскольку улицы в Молитвенный час были пусты, некому было остановить арестантов, разбегающихся из тюрьмы. Лишь немногие любители звонить в колокольчики недоуменно наблюдали эту картину из окон своих домов. И лишь по окончании Молитвенного часа, вынув затычки из ушей, люди узнали страшную новость. Излишне уточнять, что в карете с гербом Книжников сидели не Книжники.
— Но ты не волнуйся, Мошка, — сказал Кольраби. — Сейчас гвардейцы герцога прочесывают улицы и злачные места и ловят всех подозрительных типов. Не сомневаюсь, ближе к рассвету большинство беглецов вернется за решетку. Если Эпонимий Клент сейчас в городе, ему не спрятаться. Если же он покинул город, его объявят вне закона, и тебе даже не придется давать показания. Так или иначе, ты в безопасности, чему я очень рад. Как и леди Тамаринд. Я говорил с ней сейчас, и она справлялась о тебе.
— Леди Тамаринд! Что она сказала?
— «Думаю, нам нужно подыскать занятие для этой девочки, или она перевернет дворец вверх дном, пока не успокоится», — таковы были ее слова. И, сказав их, ее светлость рассмеялась. Раньше никто не видел ее смеющейся. Похоже, ты для нее особенный человек, и, кажется, я понимаю почему. Ты помнишь купель трех детей в соборе?
Мошка кивнула.
— Не знаю, заметила ли ты, — продолжал Кольраби, — но в той части потолок нависает чуть ниже и его плиты выглядят грубее. Дело в том, что раньше, когда Манделион еще не был таким большим городом, на том самом месте стояла маленькая четырехугольная церковь. Она была совсем простой и строгой, как маленькая крепость. Да, именно как крепость. Времена тогда были неспокойные, горожане боялись пиратов, и там, где сейчас высится Восточный шпиль, стояла дозорная башня. Когда дозорный замечал пиратский корабль, он звонил в колокол, и жители бежали прятаться в церкви. Она до сих пор там, внутри собора, скрыта под его позолотой. В западной части есть желоба, чтобы сливать кипящее масло на врагов. А в южной стене, под Сердцем Явления, имеются бойницы, через которые видно реку. Так вот… мне кажется, леди Тамаринд, глядя на тебя, чувствует себя так, как мог бы чувствовать собор, если бы вспомнил, что в прежние времена он был маленькой невзрачной церковью, построенной, чтобы отражать набеги врагов.
«Это все, конечно, хорошо, — размышляла Мошка, когда Кольраби оставил ее одну. — Хорошо быть маленькой невзрачной церковью. Но что мне делать, если я даже не знаю, кто мои враги? И откуда мне их ждать? И кроме того, у меня нет ни стрел, ни кипящего масла».
Какое-то время она забавлялась, воображая, как бы она оборонялась в этой комнате, если бы пираты стали осаждать ее. Но вскоре это занятие ей наскучило, и даже Сарацин не мог развеселить ее.
«Хорошо, когда ты в безопасности, — думала Мошка. — Но как можно быть в безопасности, когда не знаешь толком, что вообще творится?»
Она попросила миссис Нокс купить ей газету и дала денег, но миссис Нокс поняла неверно и вместо газеты вернулась с поучительной историей о том, как Почтенные помогают маленьким девочкам, которые никогда не сердят старших и трудятся усерднее братьев и сестер. При этом миссис Нокс так тепло улыбалась ей, что Мошка не посмела ничего возразить.
«Т» ЗНАЧИТ «ТРЕВОГА»
Утром следующего дня Мошка наконец решила изучить туалетный столик с зеркалом. Внутри нашлись костяная расческа с парой отломанных зубчиков, щетка с треснутой эмалированной ручкой, баночки с пудрой и румянами и всевозможные кисточки, лоскутки и щипчики. Там же лежали пузырьки с порошком для париков — белым, кремовым, сиреневым и персиковым.
Мошка полчаса провозилась со своим чепцом, пытаясь повязать его так, как показывала цветочница в Медвяных садах. А затем, вспомнив благородную бледность леди Тамаринд, принялась накладывать пудру на лицо. Для большего удобства она зажгла все свечи и придвинулась к самому зеркалу. Было так непривычно видеть свое отражение, где просматривается каждая черточка и каждый волосок. В глазах у нее красиво плясали огоньки свечей. И самое потрясающее — брови начали темнеть у корней. Чогские потоки воды больше не вымывали из них окрас, и они вернулись к природному цвету.
Мошка сняла чепец и прижала свой черный локон к бровям, сравнивая. Другой рукой она поднесла свечу к самому лицу и вдруг заметила вдоль щек канавки, словно следы от слез. Ей сразу же вспомнились борозды на лице покойного Куропата.
«Все ли покойники имеют такой скорбный вид? — услышала она собственные мысли. — Или на лицах у них проступают те чувства, что они скрывали при жизни?»
Нахмурившись, Мошка надела чепец и стала завязывать его по-модному. Потом взглянула на себя в зеркало и обомлела, увидев, что ленты от чепца сходятся к подбородку точно вдоль злополучных канавок. Так вот в чем дело! Вот откуда у нее эти следы…
В голове немедленно зазвенел новый вопрос: зачем капитан Куропат надевал женский чепец?
Она взглянула на отражение в зеркале, и оно ответило ей пытливым взглядом угольно-черных глаз. Мошка глядела в свои глаза, как могла бы глядеть в глаза незнакомки, пытаясь прочесть в их глубине ответ. И вдруг глаза округлились — все стало ясно. Она поняла, что произошло в тот вечер, когда они с Клентом отправились в таверну «Серый мастиф»…
